Стрела времени (Повесть и рассказы)
Шрифт:
Ну, не праздник, а скорее затяжные посиделки. Вот, мол, все наконец дома, и это славненько. Это скорее для Веры Алексеевны, матери Сережи.
Две недели назад Римме на фабрике предложили бесплатную горящую путевку. И это ничего, что октябрь и дожди льют, а все ж бесплатно, а все ж за последние шесть лет от дома ни на шаг не отрывалась. Вот и оторвись. Да как же ты с Лесей управишься, ну пять лет, это ж рано в садик отведи, да вовремя забери, да покорми, да постирай на нее. А сумеешь ли? Это вряд ли.
И тут помочь вызвалась
Да, а Сережа прожил эти две недели как раз хорошо. Так-то при Римме не очень разгонишься. А тут он и к друзьям раза три сгонял, и придержался у них малость. Но без глупостей, понятно.
Да, а тяжело было как раз матушке, ну она же на два дома жила, получается. В своей квартире порядок держи (ну где Сережа и вырос), думай о Зое, младшей дочери (ей восемнадцать, в техникуме учится), и дом сына веди. Да и про работу помни (хотя это только в субботу и воскресенье — она за аттракционы отвечает — пенсионный приработок).
Значит, прожили они с матушкой хорошо. Как в прежние времена, до Риммы.
Ну а вчера Римма вернулась. Ну радуется, ох, как соскучилась, ребята, и спасибо вам, Вера Алексеевна, выручили так выручили, да я никуда там и не ходила, дожди ведь, спала по двенадцать часов — на пять лет вперед. Завтра просим вас в гости, посидим маленько, я кое-что раздобыла.
— А чего ты? — спросил Сережа, когда матушка ушла.
— Ну надо же внимание дать. Выручила ведь. Так-то ведь не особенно в гости зовем.
— Это ты хорошо придумала — праздник устроить.
И устроили. Так-то обычно ужинают на кухне, ну и матушка с ними, когда в гости приходит — хотя в последнее время все реже и реже, не особенно и зовут, — а зачем в доме две хозяйки.
А тут развернули стол в большой комнате, перед телевизором. Ну жареная кура была, и колбасу полукопченую Римма в отпуске раздобыла, и винца бутылочка, и для Леси пепси-кола.
Вместе телик посмотрели, картину хорошую показывали, как инспектор рыбнадзора засадил директора большого комбината за то, что тот рыбку потравил.
А Римма время от времени похваливала Веру Алексеевну, ну выручила и порадовала. Видно, Римма хорошо отдохнула. А Леся на бабке так и виснет — привыкла же — ни тебе шлепков, ни окрика.
Хорошо посидели, законно.
А матушка довольная, — рада, принимают в семье старшего сына как родную. Ублажили. Дали полное внимание. То есть вечер в ее честь. Чего прежде никогда не было. И будет ли еще когда — кто ведает.
Оценили-то, да покуда не совсем.
Главное-то ждало ее впереди.
Вчера Сережа с Риммой малость заспорили. Нужно, конечно, матушку отблагодарить, а только как это сделать?
— Ну,
— А удобно ли? — засомневался Сережа.
— Неудобно не дать. А дать как раз удобно. Предложить, во всяком случае, следует. Старалась же. Вот сколько дать?
— Ну, десятку уж всяко.
— Конечно, пятерку и давать-то неудобно. Пятерка — не деньги. Не возьмет. Значит, десятку.
— Только ты уж сама.
— Само собой.
Ну вот, посидели. И пришло время прощаться. Как раз перед программой «Время». Ну, матушке спать пораньше ложиться. Она надевала пальто, а Римма ей помогала. Помогала и скорехонько так приговаривала, мол, выручили, Вера Алексеевна, и не знаю, как благодарить, где же ваш шарфик, да вот он, воротник-то поднимите, дождь идет.
А Сережа, уже одетый, ушел на кухню, ну вроде неловко же.
— Да вот конфеты хорошие достала. Красивая вроде коробка, — сказала Римма.
— Спасибо, — сказала матушка. Довольная будто.
— И вот еще возьмите. Только не обижайтесь. От сердца.
— А вот это не надо, — строго сказала матушка.
— Да от сердца же.
— Это не надо, — отрезала матушка и торопливо вышла.
Сережа бросился за ней.
— Провожу, — сказал он.
— Дождь. Промокнешь.
Но пошли вместе.
Дождь лил холодный, хлесткий.
Они шли и молчали. И чувствовал Сережа, что матушка обижена. Потому и молчит.
— Хорошо посидели, — сказал он для поддержки разговора.
Но мать молчала.
Они поднялись в гору. Предстояло пересечь грязный пустырь, и Сережа прошел вперед, чтоб выбирать и указывать матери тропинку во тьме.
— Вот сюда, мама. — И на безлюдном пустыре это выходило излишне громко.
Когда вышли на Партизанскую, матушка остановилась посреди лужи и вымыла резиновые сапоги.
— Ну и погода, — сказала она. — И что с нами происходит, не пойму. Куда все подевалось?
До ее дома они дошли молча. Так и не проходила, чувствовал Сережа, обида матери. Но знал он также, что матушка отходчивая. Куда денется без него и внучки? Заскучает и придет. А они с Риммой будут ей очень рады, постараются угодить, и обида пройдет. Так уж бывало. Стареет матушка, слишком обидчивой становится, это возраст — шестьдесят два.
— Ну чего ты, мама? — спросил Сережа.
— Да вот не пойму, что с нами происходит. Не так все стало.
— Все так, мама, все так. В субботу к нам приходи.
— В кино, что ли, собрались?
— Нет. Просто посидим.
— Спасибо.
И они расстались.
— Довел? — спросила Римма, когда Сережа вернулся домой.
— Довел. Обиделась она что-то.
— Да. И денег не взяла. Мало дали. Конечно, две недели вертелась. Сейчас няня пятьдесят рублей стоит. А тут с уборкой и готовкой. Двадцатку надо было дать. Не обеднели бы. Я же бесплатно ездила.