Стрела времени
Шрифт:
За Кутно встретились еще два состава зенитной артиллерии.
На всех воинских поездах установлены зенитные пулеметы и зенитная артиллерия в полной боевой готовности.
7. Войска состоят из молодежи в основном в возрасте от 20 до 30 лет. Хорошо одеты, откормлены. Производят впечатление ударных частей, уже побывавших в боях.
Зам. народного комиссара
государственной безопасности Союза ССР Кобулов
***
20 июня 1941 года.
Снился сон, удивительный, нежный. Голубиная
«Там-там, та-дам. Там-там, та-дам».
Удары сердца в унисон сливались с металлическими ударами, от которых потряхивало. Алексей Мамин проснулся от двух вещей сразу: от стука колес поезда и от того, что кто-то довольно бесцеремонно трясет его за плечо. «Покачивает. Поезд? И воздух спертый. Душновато здесь, «потником» несет, табаком каким-то. И, вообще, где я?»
– Товарищ капитан, Брест через час – приятный женский голос сообщил важную (судя по настойчивому тереблению плеча) информацию.
– Да, спасибо!
Почему ответил именно так? Сказал на автомате? – эти мысли веером пролетели, пока Алексей обдумывал, что с ним происходит и, желая поскорее избавиться от назойливой тряски.
Ответ сработал. Голос исчез.
Поднялся. Сел. Пока приземлял ноги на пол, наткнулся на какой-то предмет, который с небольшим грохотом свалился. Пригляделся. Ба, да это же сапоги. Обычные кожаные сапоги. Хотя как обычные!? Сапоги довоенного образца с прямыми голенищами. Внутри рыжая поверхность голенищ была проштампована треугольниками, цифрами и буквами. На подошве светло-коричневого цвета, каблук обит гвоздями в форме щита.
Мамин аккуратно, даже с трепетом, поставил сапоги на подошву и огляделся.
Несмотря на полумрак, помещение Алексей определил как купе поезда. Два спальных дивана, столик, окно, сквозь мутные стекла которого мелькали в лунном сечении оглобли лесопосадок. Если применить терминологию двадцать первого века, то купе – СВ. Под ногами плотная ковровая дорожка, втиснутая, как в прокрустовом ложе, между диванами. Покрытые лаком стены, играли бликами от дрожащих фонарей.
Ничего не понимая, Алексей пошарил по дивану рукой, потом опустил руку на колено. Нащупал что-то. Е-мое, это что за шаровары?!
Предательский холодок пробежал по спине. Алексей обнаружил на себе брюки-галифе военного образца годов этак 30-х. Торс был спрятан под белым тельником, очень похожим на тот, который выдавали в институте МВД. Но тогда его никто не носил, считалось «западло».
Алексей откинулся назад к стенке, закрыл глаза и пытался успокоиться. Сердце бешено стучало. В воображении возникла картина из кафе «DEL MAR». Стол, скатерть, салфетки, бутылка «Джеймесона», Санчес.
Санчес!
Мамин открыл глаза – купе поезда, мерные удары «там-там, та-дам», восходящие снаружи от стыков рельс. Сквозь приоткрытую дверь купе Мамин разглядел ковровые дорожки вдоль коридора, бархатные занавески на окнах, начищенные медяшки. Откуда-то из соседних купе доносились звуки: разговор, храп, бумажное шуршание. Поезд жил своей жизнью. Но какой жизнью?! Какого года?!
В голове шумело. Мерные удары колес молоточком отзывались в черепе. Пили вчера. Что потом? Пошел пешком, метро, «Do not lean on door».
Неужели Санчес не соврал. Это – путешествие?! Так, нужно собраться. Что он говорил? Что-то про Брестский мир. Голову саднило. Это мешало думать. Алексей вновь переключился на убранство помещения.
Справа, на металлическом крюке висела гимнастерка, на концах отложного воротника красовались петлицы защитного цвета с красным прямоугольником. Рядом фуражка с зеленой тульей, немного приплюснутая и кажущаяся квадратной. В сапогах Мамин обнаружил тряпки.
– Портянки – вздохнул Алексей.
В институте МВД он не застал этот атрибут воинской службы. В его время уже ходили в берцах и носках. Но Мамин подростком жил в деревне, там и научился ходить в кирзачах и портянках. Мотать он умел их как минимум двумя способами. Это радовало сейчас.
В дверном проеме появился силуэт с подносом в правой руке. Левой же рукой, довольно ловко просунув ее в купе, силуэт включил свет.
– Вот чай! Извините, сахара нет. Кончился, – голос тот же, что будил Мамина.
Перед ним стояла женщина лет сорока, полная, но умеренно. Мамин окинул ее взглядом. Ее внешний вид не оставлял никаких сомнений. Проводница. В униформе темно-синего цвета, с красными околышами; странного, непривычного современному взгляду, покроя. Проводница отлично вписывалась в интерьер купе, но сильно выпадала из его (Мамина) представлений о мире. Он даже успел обратить внимание, что колготки у нее ядовито-коричневого цвета. Мягко говоря, не Кальцедони.
– Да, спасибо, – опять сказал Мамин, и, возникла мысль, как глупо он выглядит, наверное, сейчас.
– Сахар вообще есть. В вагоне-ресторане. Но там такой кулачище сидит. Снега зимой не допросиссься, – проводница вместо «ш» пропищала «сся», – Он думает, мне оно надобно. А на шо оно мне? У меня паек есть.
Кричащую негодованием речь проводница убедительно сопроводила живой мимикой и жестикуляцией. Ее полные щеки плясали, руки по-дирижерски точно вывели в воздухе образ держиморды, начальника ресторана. Женщина не сомневалась, для пассажира это была наиважнейшая информация.
Она поставила стакан в железной подстаканнике на стол и повернулась к Алексею.
– Я бы спросила для вас. Но он же откажет. Скажет, пусть сам придет – виновато сказала проводница.
– Бросьте, – ответил Мамин. – Так, а сколько я должен? – по привычке хлопнул он по карманам.
– Вы что? – глаза проводницы взлетели вверх. – Ничего не надо. Я же знаю, куда вы едете.
Она наклонилась к Алексею, обдав его запахом приятного одеколона, при этом униформа там, где положено упруго натянулась под тяжестью двух окружностей.
– Я знаю, что скоро война будет, – заговорщически прошептала она.