Стрельцы у трона
Шрифт:
"Весть благая подана мне... Яко от архангела Деве Марии", -- невольно промелькнуло в уме у начитанной в духовных книгах Натальи.
И, отчего-то побледнев, потупя глаза, стоящие восторгом и слегка расширенные, словно от тайного испуга, ей самой непонятного, дослушала царица до конца чтение гороскопа.
– - Вот, слышь, што буде, -- нарушая наступившее молчание, заговорил негромко царь. И так сказал, как будто уж видел исполненными все предсказания Симеона.
– - Да буди воля Божия, -- негромко отозвалась Наталья также голосом, полным
– - Аминь, -- эхом отдалось из уст всех свидетелей этой важной, загадочной минуты.
Даже беззаботный Стрешнев, привязавшийся к Наталье сильнее, чем к родной сестре, не сводивший с нее глаз и вовсе не расположенный к мистическим настроениям, заразился общим чувством предвидения чего-то большого, непонятного и важного, и сидел тихий, настороженный.
Всем так и казалось, что вот-вот распахнутся небольшие двери в покое, откинется завеса -- и войдет сама Судьба, пронесется перед их испуганными глазами и тоже негромко, но внятно пророкочет:
– - Аминь... Да будет тако...
– - А вот што, отче честной... Не поволишь ли и царице моей што пооткрыть, на руку глядючи... Вот, как мне тута. Слышь, Наташа, друг ты мой сердечный, прямо сказать: чудеса творит наш Симеон. И таил сколь долго дар такой дивный, от Господа данный. Слышь, по руке -- все тебе скажет: што буде вперед, чево ждать, чево стеречися надобе... Вот, покажи ему ладонь...
Наталья, знакомая с хиромантией по рассказам в доме Матвеева, протянула охотно и без страха руку.
Среди боярынь, провожавших царицу, послышались опасливые вздохи и невольное перешептывание.
– - Не треба страху даватись, госпожи почестнии, чада мои духовнии. Не от себе, от Бога буду глаголати. Творит Господь дела свои -- нашими устами и руками человеческими... А тебя, пресветлая царица, государыня великая, просю шуйцу открыта, не десницу твою благодатную. По шуйце, иже от сердечной области прямо исходит, -- легше можно все пизнаты...
Наталья послушно перенесла расшитый платочек из левой руки в правую, исполняя слова гадателя. И рука, и вся она слегка дрожали от ожидания чего-то неведомого, непонятного...
Слегка касаясь пальцами словно выточенной из белого и розового перламутра руки Натальи, теплой и влажной в ладони, монах стал вглядываться в тонкие, гармоничные линии, проведенные природой по этой атласистой, молодой, упругой коже.
– - Уси счастливи знаки маешь на руки, государыня моя, светлейшая господыня и души утеха. Но не утаю: скорби немало познати мусишь. И при рождении первенца своего державного, Богом избранного на благо своих народув. Но вси муки минут, и слиду не будзе их. И других чад без скорби иметь будешь... Долго на их удачу радовати сердце свое станешь... А какая кручина коли настанет неминуча для цебе и для чад твоих, -- тою избудешь, аки орлица ухитивши, грудью застоявши орлятув своих... Помни слово это, благоверная царица, кеды прийдзе час горький... Храни дух бодрый: не сгибнешь ни от чего злего. Мирно покончишь дни жития твоего преславного. В Бозе
И бережно опустил он руку Натальи, теперь бессильно упавшую вдоль тела царицы, на широкие складки домашней телогреи, которая была на ней.
– - Аминь, -- среди общей тишины прозвучало горячее желание Алексея.
– - Так пусть да буде по воле Божией.
И не хотелось бы ему отрываться от жены, от этого угла, где сейчас произошло так много важного и загадочного для доверчивого Алексея.
Не хотелось бы нарушать настроения минуты, прекрасной и пугающей в одно и то же время.
Но явился Голохвастов с докладом, что собрались некоторые бояре на малый совет к царю. Пришлось проститься с женой, отпустить всех и идти в палату, где ждали опять споры и разговоры с лукавыми, изворотливыми, жадными слугами-боярами, где надо было разбираться в мелких, сложных, но все-таки неотложных делах и вопросах по управлению землей, всем царством.
Только отпуская Симеона, царь несколько раз повторил:
– - Гляди, не знал я, какой ты... Теперя уж -- изволь к нам поближе быти... И к трапезе нашей царской без зову жалуй, прошу тебя... Й всегда... Особливо, в часы павечерние, как покончу я все дела особливые... Гляди же, не забывай...
И с неохотой вышел к ожидающим его боярам.
Загадка -- вся жизнь человеческая. И сама она -- полна загадок.
Как решить: монах ли прозрел на мгновенье и увидел то, что еще крылось в бездне грядущего, или слова его так повлияли на душу слушателей, что сбылось предсказание? Только действительно, 30 мая 1672 года, после двухдневных страданий царица Наталья подарила супругу сына.
Около часу ночи раздался первый крик того, кому суждено было повернуть на новый путь целый огромный край, весь многомиллионный народ.
Со слезами восторга, с громкими радостными рыданьями встретил царь весть о сыне. Сорвал с руки драгоценный перстень, отдал бабке, принесшей известие, и кинулся сам в опочивальню: посмотреть на жену, на ее первенца.
Но только на миг дали ему взглянуть на бледное, прекрасное, хотя и страдальческое лицо молодой матери, на крупного малютку, на его сына.
Наталья взглядом осияла его, ребенок кричал, словно требовал чего-то.
И Алексею пришлось сейчас же уйти, чтобы не тревожить мать, чтобы дать простор женщинам, приступившим к необходимым делам, к уборке, к мытью младенца и прочее.
Как говорилось в гороскопе о "камне", так и нарекли на молитве новорожденного царевича Петром.
Зазвенели, загудели московские колокола так мощно и радостно, возвещая люду крещеному великую радость в царской семье.
Ни одна радость, ни одно важное событие в престольном городе не проходит без громкого участия этих звонкогласных, бессменных вестников-глашатаев. Как будто сотрясая языками своими зыбкий воздух, колокола хотят, чтоб само небо принимало участие, откликалось на горе и радости земной жизни, человеческой доли.