Стрельцы у трона
Шрифт:
– - А чево же не мочно. Делай, твори, как знаешь, отче. Худа не было и не буде от поучений от твоих и от затей позорищных. Вон, Артамон мне сказывал: у английских владык да у цезаря австрийского -- императора целы стайки есть таких лицедеев, што ничем иным и не заняты, только разные действа представляют, людям на поучение и на забаву. Нам -- еще не пора эти новины заводить. Патриарх, гляди, и бояре иные с боярынями старозаветными и-и, какой язык подымут... А для себя, из Завета из Святого -- отчего не представити действа занятного. Крепче в памяти станет деткам... и поймут, гляди, больше из этого, ничем толковать им дела те мудреные...
– - Шо и казать... Все как день ясный видно, когда во
– - Видел, видел. Ничево в том дурно не вижу. Делай как знаешь.
– - А еще не дозволишь: единаво из трех ангиолов дщери твоей царевне Софии изобразить чи можна? Дуже вона з ангиолом сходна, дай ей, Пане Боже, много лет и здравия.
Тонкая лесть, похвала ребенку -- сильно тронула отца.
– - Ох, затейник, отче... Што надумал... Ну, да уж и отказу тебе от меня нет. Твори все, как лучче, как сам знаешь. Еще чево нет ли? Сказывай заодно.
– - Та, якобы и не мае ничего больше, великий царю, чем бы докучати тоби. Милостьми, як дождем, посыпаешь раба твоего недостойного... По доброти твоей нехай и тебе, царю преславный, добро буде...
– - Спаси, Бог, и тебя, отче... А... а вот...
– - после небольшого молчания заговорил как-то опасливо, нерешительно Алексей, -- наслышан я от Артамона: горазд ты больно, отче, звезды чести дал испытывать... А того нам и не сказывал. Напрасно. Разумею же я, нет тут никакова лиха. Божье дело. И многие монахи, наши и инославные, тем делом займовались... Не худо бы и нам о державе нашей, как и другие государи, проведать што-либо, чево Господь сподобит... А, как полагаешь, отче Симеоне?
Осторожный, умный монах, очевидно, догадался, о чем толковал перед его приходом царь с Матвеевым. Он сразу поднял на Алексея свои блестящие глаза, которые до того держал смиренно опущенными к земле и как будто старался проникнуть ими в тайники души собеседника.
– - Не дарма сказано: Господь умудряет сердце помазанника Своего, государь. Ты б неначе в мою душу глянув, прознав, с чем прихожу я ныне к цару и владыке моему... Много ночей смотрел я по звездам, много дней разбирал книги, где вся наука небесная означена... И составил нынче пред утром лишь гороскопум, иначе -- "зрак судьбы человеческой" про твое царско здоровье и про супругу твою, про царицу-государыню, про света нашего ясного... Вот лист сей...
Полоцкий вынул из рукава рясы спрятанный там лист, свернутый трубкой, перевязанный шелковым шнурком.
И, откинув свою привычную уклончивость и осторожность, свою придворную мягкость и сладковатый тон, Полоцкий продолжал решительным, почти суровым тоном провидца-наставника.
– - Не зменяется рок, якой положон есть и рабам последним, и великим государям от Царя царствующих. Но дает Он прозревати на пользу человекам во тьму грядущу. И знамения свои чудесно посылае. Було такое знамение и в сей ночи. Звезда дуже свитла просияла близько од Марса, планеты рекомые. Зародилась нынче душа великая, царская на земле. Тебе сына подаст Бог скорее, ничем рок минет единый... И благодатна царица твоя, бо просветлого царевича подаст миру, роду вашему на славу, отцу-матери на радость, земле -- на великую корысть и возвышение царства. Займет он трон отца своего и деда присноблаженного и на ем, яко на камени дивном, оснуется навеки царская держава твоя и род весь ваш державный... Камень крепкий, в основу дома, тако буде и той царевич о укрепление царства... Когда же воссядет на престол у те его лита -- подобного иому посередь царей и крулей не буде, разве Александра и Соломона помянута. Усех он бывших в Руссии владык славою превзойти мусит и делами
Страх от него буде на многих, страны дальние и ближние протечет; но однако -- своей земли многое нестроительство ему помехою буде. Но той владыка -- злых поистреблявши, добрым защитой и воздателем буде, возлюбив истину на земли... Трудолюбием украсится и многие пути на воде и на суше проложит, создав многие новые строительства повсюду. Насадит людское жительство и благочестие духовное и светское, где и не було ничего, в тех же местах и сам упокоится. Немало иного поробит светлого и преславного. И все то на звездах, аки в зерцале, читахом. И то неложное звездное предвозвещение вашему царскому величеству я зде написах и во утверждение истины -- подписався. Приими, благочестивый, пресветлый царь. Се труд мой, се дух мой. Да сбудется. Аминь.
– - Аминь...
– - Аминь, воистину да сбудется, Господи, -- за Симеоном и Матвеевым повторил глубоко взволнованный Алексей.
– - Верится мне, отче, что тако все и поисполнится. Верую, сам не ведаю почему, как в души моей спасение от крови пречистой Христовой... Камень великий спал с души; исповедуюсь тебе, отче. Молил Господа о сыне подобном, как ты прорицаешь... И ждать не смел, что подаст Творец по прошению моему, раба недостойного, многогрешного... Ныне верую... И не посетуй, отче... Еще един вопрос вопрошу тебя. О сыне моем, о великом царе видел столь многое... О моем житье -- неужели ничего не было показано? Или нерадостное видел што и говорить не дерзаешь? Говори все. Знаю, ждать ежечасно горя -- удел царей, как и всей живой твари...
– - Не покривлю душою, государь... Не видел. Звезду следил новую. Твоей -- не имел часу проследити.
– - Может, хоть то поведаешь: лет жития моего -- много ли еще осталось? Поспею ли сам такова наследника чудесного выпестовать, на ноги поставить... Говори, молю тя, Симеоне... Не опасайся... Лучче мне знать то, чем не знать и помереть наглой, незапной смертию негаданной.
– - И того по звездам не означилось...
– - снова почему-то опуская глаза и принимая обычный, смиренно-ласковый вид, ответил Симеон.
Но, заметя, как омрачилось лицо царя, поспешно добавил:
– - Можно б нам инако про то вызнать, шо тоби потребно, великий государь.
– - Ну, как же? Сделай, скажи, научи... Охота великая мне знать: много ли еще проживу на белом свету? И быть тому не можно, чтобы ты не сведал того, если судьбу царей и царств открыл Господь взору твоему, отче.
Столько глубокой веры прозвучало в словах Алексея, что Матвеев невольно с особенным вниманием поглядел на белоруса-монаха. А сам Полоцкий почувствовал и радость и опасение при мысли: сколько можно сделать, располагая таким доверием царя? Но, в то же время, как осторожно надо поступать, чтобы не потерять этой веры, не уронить себя, не вызвать гнева и мести за осквернение такого чистого, благоговейного чувства.
– - Шо сам знаю, то и тебе открою, государь, -- медленно, словно взвешивая каждое слово, заговорил Полоцкий.
– - Не на едных звездах начертаны судьбы твари Божией... И на себе носит каждый знаки различные. Наипаче -- на руцех, на дланях своих. Вот сии черты, как на долонь поглянешь, на шуйцу на свою, -- предрекают немало...
И монах повернул свою левую руку кверху ладонью. Нежная, выхоленная, как у женщины, ладонь была по краям резко очерчена розовой полосой: кровь просвечивала сквозь тонкую кожу. Вся ладонь была изборождена ясно проведенными, ровными, хотя и неглубокими, но очень явственными линиями.