Стрельцы у трона
Шрифт:
– - Да уж не расписывай... Знаю ее. На моих глазах, почитай, и росла Марфуша... Не перехвали, гляди.
– - Мне што... Мне она в дочки годится, -- поймав на себе внимательный взгляд Софьи, заметил Голицын.
– - А братовья Апраксины -- нам люди верные. И сам старик из наших же рук глядит... Вот чево бы лучче...
– - А Языкова позабыл? Слыхать, Иван Максимыч сам присватывается к боярышне. Тоже давно знакомы они. Соседи и дружбу ведут старинную. Как он скажет?
– - Што ж, што Языков? "Ау, брат", -- только и скажем. Неужто царю не уступит? Мало ли
– - Да, может, князь, люба ему девица, всех дороже.
– - Потерпит. Мало кому што любо. Ино дело, близок локоть, да не укусишь. Не так живи, как хочется, -- почему-то со вздохом, печальным голосом произнес этот воин, такой суровый, строгий на вид, никогда почти не меняющий выражения своего красивого лица, на котором вьется почетный знак, след от вражеской сабли.
Вспыхнула и Софья. Помолчав, она только и сказала:
– - Добро. Так и дело поведем. А теперя -- не взыщи. К государю-брату пора. Звал он меня на богомолье с им ехать... Родителей помянуть.
– - Вот и ему ты помяни, царевна, о чем мы толковали с тобой...
– - Да уж сказано. Свое не забуду. С Богом, князь.
Они расстались.
Решение, принятое обоими, было поддержано и остальными вожаками партии Милославских. Работа закипела.
Сумели уговорить и патриарха принять участие в благом деле.
Федор часто видал и ласкал, как сестру, как ребенка, боярышню Апраксину, веселую, красивую, пышущую здоровьем девушку.
И когда ему предложили взять ее в царицы, он не стал отговариваться долго. Покойная царица Агафья успела пробудить в душе царя чистую, теплую привязанность к себе. И даже после ее смерти Федор не мог отрешиться от этого первого чувства, пережитого им.
Так не все ли равно, кого избрать теперь, кто займет место на троне и в терему, но не в душе царя?
Когда согласие было получено и о нем узнал Языков, он ничего не сказал. Только усмешка недобрая, как судорога, проскользнула у него по лицу.
И в тот же день, вечером, боярин-оружничий, появившись на половине царицы Натальи, долго наедине беседовал с ней.
О чем? Никто не мог узнать, хотя и проведали Милославские и Хитрово о таком необычном свидании Языкова с Нарышкиной.
Когда Богдан Матвеич Хитрово прямо задал вопрос Языкову, тот нисколько не смутился:
– - Да ужли ж ты и сам не догадался, боярин? Время подошло горячее. Бог един знает, што наутро всех ждет. Заявился я к государыне-царице, ровно бы ее руку держать собираюсь. А сам повызнать надумал: што там, у Нарышкиных, деется? Што затеяно сейчас всей ихней стороною? Им тоже ведомо, что государю, тово и гляди, смертный час приспеть может. Чай, готовят нам отпор, штобы молодшего царевича на трон посадить... Вот и толковали...
– - И... што же... столковались?
– - Нету покуда. Не верит мне государыня, Наталья Кирилловна. "Все-де врагом нам был. С чего дружба одолела?" -- так сказывает.
– - Гм, правда-то оно, правда... Умен ты, боярин. И в слове, видно, тверд. За нас стоишь, -- прослушав объяснения Языкова,
– - А ныне и больше можешь нам помочь подать. Слышно, задумал царь и женитьбы не ждать, а про всяк случай -- наречи наследника, Петра-царевича. С чево -- не знаю, а остыл ко мне государь. Ровно бы гневен стал. Ты у него в милости. Потолкуй о затее об новой. Да не мешкая. Ежели правда -- поотговорить надо. Сказать ему... Да што тебя учить? Сам других поучишь... Как скажешь, Иван Максимыч, идешь ли на то?
Пытливо стал всматриваться Хитрово в лицо Языкову.
Тот снова и бровью не повел.
– - Добро, што упредил меня. Нынче же о деле таком царя спрошу. Мой черед быть при нем...
– - Ладно. Бог на помочь! Да ответ дай скорей...
– - Не замедлю, боярин. Не ты ли меня и к царю приставил? Заместо отца родного мне был. Уж тебе ли я не послужу, боярин, Богдан Матвеич?
Слушает Хитрово: так правдиво и открыто звучит речь Языкова. Не может, в самом деле, быть предателем этот человек.
И приветливо распростились они.
Языков сдержал обещание, в тот же день завел разговор с Федором о разных вестях, какие ходят на Москве, особенно при дворе.
– - Какие вести, Иванушка?
– - отрываясь от чертежа нового храма, который задумал построить, спросил царь.
– - Да, слышь, што не дожидаючи радости своей государевой, венца честного, волишь меньшого царевича, Петра Алексеича, нарещи наследником на престол Всероссийского царства.
– - Што ж, коли бы и так? Кому оно помехой?
– - Помехи никому. Лише б толков не было. А их уж не мало пошло по царству.
– - Сказывай, какие еще толки там? Мне бы знать их надобно.
– - Скажу, государь. Первое дело: молод царевич. Так рано не нарекали вы, государи, и сыновей, не то -- братьев ваших на царство. Другое: поминают, середний брат есть у тебя, царевич Иван Алексеич. Не то, лих, одново отца, а единой и матери. Уж коли нарекать, ему первое место подобает по тебе.
– - Да, слышь, хворый, почитай што благой брат Иван у меня. Хто тово не знает? Ево ли над землей поставить могу? А Петруша -- гляди какой. Родитель покойный, помираючи, его же приказывал мне наречи. Видимо, благословение Господне почиет на отроке. Кого же поставить иначе?
– - И никого ставить не надобно. Земля потерпит, пока свой у тебя, государя нашево, наследник будет. А народу ж всево не втолкуешь. Скажут: "Молодшего перед старшим нарекают. Дело неспроста". И смута, гляди, настанет сызнова. Мало ль и бояр, и воевод, и люду черного, и стрельцов, кои... уж надо прямо сказать... Многим нелюбы Нарышкины. Вон сам давно ль ты Ивана Кириллыча от очей своих в опалу удалил, что озорной да горденя он... И немало недругов у них... Земли всей не пожалеют, твоей воли не послушают, смуту заведут. Помяни мое слово... Не нарекай пока царевича. Может, оно посля помаленьку и сладится. А то... храни, Господь, и малолетнему царевичу станут зла желать. Не так, как на меня он челом тебе бил, государю... А младенцу много ли надо...