Стрелок-4

Оченков Иван Валерьевич

— Уже идем, — отвечал ей муж, вопросительно посмотрев на компаньона.

— Простите великодушно, Паулина Антоновна, — повинился Будищев, — это я вашего супруга заболтал.

— Ничего страшного, но теперь извольте вернуться в общество, — мягко улыбнулась хозяйка дома.

[1]Имеется в виду Русско-Турецкая война 1877-78 годов.

[2] Автор в курсе что чай — куст, но так его тогда называли — «китайская травка».

[3]Из сборника питерских частушек Льва Вайсфельда и Натальи Резник.

[4] То есть —

декабристов.

[5] То есть, высшим, небесным.

[6] Ведро — русская мера объема. 12,3 литра.

[7] Орден святой Анны IV класса.

Глава 2

Нельзя сказать, чтобы сидевшие перед бароном Штиглицем гости были нежданными. Напротив, его заблаговременно известили об их визите и цели появления. И, тем не менее, ни малейшего удовольствия от разговора с ними бывший придворный банкир не испытал. Хотя, разумеется, вел себя в высшей степени любезно и предупредительно.

Будучи одним из самых щедрых благотворителей в Российской империи, Александр Людвигович хорошо знал и уважал сидящих перед ним Антонину Дмитриевну Блудову и Елизавету Дмитриевну Милютину.

Они обе принадлежали к высшим слоям аристократического общества Петербурга, обе прославили себя на ниве общественного призрения, обе остались незамужними. Впрочем, Милютина, кажется, будет исключением в этом смысле. В свете ходили слухи е ее недавней помолвке с князем Шаховским.

И вот теперь она, не успев выйти замуж сама, начала устраивать браки других! — с неожиданным раздражением подумал Штиглиц, оставшийся внешне абсолютно бесстрастным.

Так уж случилось, что барон не любил свою дочь и даже просто разговор о ней нагонял на старого финансиста черную ипохондрию. Сына Людвига, напротив, почти обожал. Приемную дочь Наденьку, пожалуй, тоже, а вот Люсию…

— Так значит, ваши сиятельства выступают ходатаями господина Будищева? — холодно проскрипел Штиглиц, буравя пристальным взглядом своих гостей.

— Именно так, Александр Людвигович. Они с Люсией любят друг друга и просят ваше благословление.

— Весьма прыткий молодой человек, — покачал головой банкир. — Еще совсем недавно он просил у меня денег на открытие мастерской и ставил электрический звонок в квартире моего зятя. А теперь он сватается к моей дочери. Интересно, в каком состоянии он перебывает теперь?

— Дмитрий Николаевич, как вам, вероятно, известно, выслужил офицерский чин, да к тому же кавалер двух орденов дающих право на потомственное дворянство, — веско заметила Милютина. — Согласитесь, весьма не многие сумели достичь подобного положения в столь короткий срок, начиная с самых низов.

— О, я нисколько не умаляю достоинств вашего протеже! Более того, я вполне уверен, что он сможет пойти еще дальше. Но все же…

— Мой дорогой барон, — печально улыбнулась Блудова. — Вы ведь старше меня и успели повидать всякое. На Петербургском небосклоне вспыхивало много разных звезд, но долго ли они светили?

— Вы, несомненно, правы, — с легкой запинкой отвечал ей банкир.

Дело в том, что Антонина Дмитриевна была почти на полтора года старше его, но Александр Людвигович, будучи человеком воспитанным не стал возражать даме.

— Мой племянник, как вам вероятно известно, изобретатель и промышленник. В годы нашей молодости это была не самая лучшая рекомендация, но теперь одетый в скромный сюртук коммерсант может иметь в свете не меньший вес, нежели блестящий кавалергард и флигель адъютант.

— И это верно, — медленно наклонил голову в знак согласия финансист.

— Я вполне уверена, что Дмитрий сможет составить счастье вашей дочери и уж точно, способен дать ей достойное содержание.

— Моя… м… дочь не нуждается в благотворительности.

— Это, вне всякого сомнения, так, — поспешила вклиниться в разговор Милютина, — но и господина Будищева нельзя назвать охотником за приданым.

— Вот, что я вам скажу, милые дамы, — отвечал им после недолгого раздумья Александр Людвигович. — Если бы к моей дочери посватался граф Блудов, у меня не было бы повода ему отказать, но я никогда не соглашусь на брак своей дочери с безвестным офицером, будь он хоть трижды предпринимателем и изобретателем.

— Неужели вы не желаете счастья вашему ребенку? — воскликнула не ожидавшая такого вердикта Елизавета Дмитриевна.

— Напротив, я только о нем и думаю.

— Я вас услышала, господин барон, — сухо проронила Блудова. — Скажите, могу ли я переговорить с Люсией?

— Разумеется, но ее, к сожалению, теперь нет дома. Они с Людвигом отправились на прогулку.

— Вот значит как, — покачала головой Антонина Дмитриевна, поднимаясь из кресла. — Что же, нам пора.

— Не смею задерживать.

— А как же кофий? — растерянно спросил слуга, только появившийся на пороге кабинета с подносом в руках.

— В другой раз, голубчик, — мягко улыбнулась графиня.

Утро Будищева началось с того, что он заявился на их с Гесей квартиру и под сокрушенное оханье дворника сломал сургучную печать на двери.

— Это же полиция повесила, — попробовал возразить Ахмет.

— А я снял, — невозмутимо парировал моряк.

— Молчи, басурманин, — убежденно заявил швейцар — отставной солдат с медалью за безупречную службу на ливрее. — Их благородие знают что делают!

— Точно, Антипыч! — ухмыльнулся Дмитрий.

Почтение швейцара к офицерам, вбитое в подкорку за долгую службу, было безоговорочным, а то что постоялец не так давно был простым кондуктором, а до того и вовсе, смех сказать, купчишкой, не играло никакой роли. Раз государь произвел, стало быть достоин и неча тут!

— Все же, надо околоточному сообщить, — не унимался татарин.

— И кто тебя держит? — поинтересовался Будищев, проворачивая ключ с неожиданным скрежетом. — Если надо, так и вали со всех копыт, а у меня есть договор на съем этой квартиры и я не собираюсь под мостом ночевать, от того, что полиция ерундой мается!