Стрелок
Шрифт:
Клим застонал. Сцепив зубы, он выбрался из машины. Улица встретила его горячим воздухом, в котором витали запахи роз и жасмина, и звонким лаем. Слегка пошатываясь, Клим прошел вдоль забора в поисках калитки. Та нашлась не сразу — может потому, что Клим бывал здесь нечасто, а может отчасти из-за того, что разум застилала режущая боль. С каждым шагом она впивалась острыми, как у розы, которая оплетала забор, шипами, и рассыпалась по всему телу миллионами мелких осколков. Калитка оказалась незапертой, словно его ждали. Но дом молчаливо взирал на него темными окнами.
Клим был уверен, что Алинка
Томас Монфор.
Средние века.
— Где Ильма? — прохрипел Томас, едва открыл глаза.
Солнечный свет скрадывали разлапистые ветви, недалеко журчала вода, а над ним склонилась рыжеволосая ведьма.
— Я тебя знаю…
Ведьма прыснула и покачала головой. Приложила к его губам глиняную чашку.
— Пей! — приказала.
И Томас не стал возражать, хотя напиток горчил и обжигал горло. Терпкий, с кислинкой и невыносимо горячий. Голова немного прояснилась, по онемевшему телу разлилась боль. Томас застонал.
— Нет больше твоей дочери.
— Где она? — зарычал Томас, резко поднявшись. И откуда только силы взялись? Схватил ведьму за рыжую косу. — Что ты с ней сделала?!
— Отпусти, пес Господень, — насмешливо ответила она. — Отпусти, а то шкуру-то подпорчу, — и щелкнула пальцами, между которыми взвилась огненная змейка.
— Ведьма… — изумленно прошептал Томас, отпрянув и выпустив косу.
— Можешь называть меня Миррой, — игриво улыбнулась. Но не ушла. Осталась сидеть рядом. Томас откинулся на спину и только тогда рассмотрел, что лежит на топчане из сена в старой лачуге, а солнце пробивается сквозь густые кроны за маленьким оконцем.
— Где мы?
— Это неважно, — Мирра колупнула пальцем сено, выудила соломинку, покрутила в пальцах. Томас невольно загляделся. Она была красивой. Точеный профиль, белоснежная и наверняка мягкая кожа, кудрявые волосы цвета зрелой пшеницы, смешные веснушки у носа и маленькие ямочки на щеках.
— Тебя убьют, — произнес он вмиг осипшим голосом. — Такую красоту не прощают.
Мирра улыбнулась понимающе, коротко кивнула.
— И они уже рядом, — и повела носом, как ищейка. — Я чувствую. Поэтому слушай меня, Томас Монфор. Внимательно слушай. Они придут сюда. Тебя псы не тронут, потому что ты свой. А меня спасут, так что не рви душу, — перебила она жестом руки попытавшегося возразить Томаса. — В деревушке Йоль, что в дне пути отсюда, живет маленькая девочка. Марта, дочь твоей почившей супруги.
— Ты…откуда ты?.. — Томас сел.
Мирра отрицательно покачала головой.
— Она сильно больна. В ее теле живут черви, кожа изъедена черной смертью. Но она жива. Вот, — она вложила в его ладонь темную склянку. — Здесь то, что спасет ее. Напоишь девочку, и она будет жить. И ее ты сможешь обменять на душу Ильмы.
— Что значит, обменять?
— Марта — Сумеречница. Существо, что вмещает в себя свет и тьму. Сосуд, с помощью которого можно воскресить самое большое зло или сотворить великое чудо.
— Бред…
— Она нужна тому, кто забрал твою дочь, — продолжала, не обратив внимания. — И он пойдет на все ради Сумеречницы.
— Сумеречница… Вестница… — пробормотал Томас. — Какая-то чушь…
— Твоя жена была особенной. Алия — посланница Богов. Она выносила двух девочек от разных мужчин и родила их одновременно. Но так как они росли в одной утробе — они связаны кровью и магией. У каждой из них свой путь. И если Ильма — поводырь смерти. То Марта — искупительница. Сейчас она забирает болезнь у других, поэтому она еще жива. Но ее силы на исходе. Ты должен ей помочь. Ты должен успеть. Только ты сможешь сохранить ей жизнь, пока не настанет ее время. Тогда ты сможешь вернуть свою дочь.
— Я ничего не…
Томас не договорил. Мирра коснулась ладонью его лба, что-то прошептала.
— Я помогу тебе. Я научу.
Ломкие слова вились призрачной нитью, магической вязью вплетались в память Томаса, даровали чуждое и пугающее знание.
— Но помни, Томас Монфор, за ней станут охотиться, когда она начнет понимать, кто она. Оберегай ее память…
А потом пришла тьма.
И странный сон.
Мужские голоса, крики, стук. А потом лица и черные одеяния священников. Кто-то выносит его на улицу в окружение людей в черном. Томас пытается вырваться, но люди добры к нему. Они говорят о Боге, прощают ему грехи, возвращают в лоно церкви. Томасу плохо. Его мутит. Все расплывается перед глазами. В голове — шум. Только одно слово врезается и не исчезает — Йоль. И ведьма, закованная в цепи. Бессильная, с потухшим взглядом и выцветшими, как будто мертвыми глазами.
Проснулся Томас в повозке. Его знобило и отчаянно хотелось пить. Солнце палило нещадно, отчего извозчик сильно ругался, потому что приходилось чаще останавливаться и поить лошадей. Они и сейчас стояли. Слуху Томаса доносился плеск воды, мужской смех и шлепки, словно били кого-то.
Собрав силы, Томас приподнялся и попробовал осмотреться. Свет слепил, из глаз брызнули слезы. Ругнувшись сквозь зубы и проморгавшись, ему все-таки удалось разглядеть двоих здоровяков, склонившихся над закованной ведьмой. Ее платье было изорвано и сильно перепачкано. Волосы растрепаны, на щеке след от ладони.
— Ублюдки, — прошипел Томас. Он сделал попытку подняться на ноги, когда один здоровяк вознамерился оттащить ведьму в заросли кустарника, но крик за спиной: Преподобный Сэр очнулся! — заставил покачнуться и рухнуть навзничь. Боль прошила спину, шею, отозвалась в затылке. На миг мир померк. А когда вновь обрел краски — привязанная к дереву ведьма сидела в полном одиночестве. Здоровяков и след простыл. Томас облегченно выдохнул.
Вокруг него суетились, оказывали честь. И Томас терялся, откровенно не понимая, чем он удостоен такого пристального внимания. А когда спросил, на него посмотрели, как на умалишенного, а некоторые даже с подозрением. Но местный лекарь заявил, что у Преподобного Сэра возможно помутнение