Стреляешь в брата — убиваешь себя
Шрифт:
Он глубокомысленно ткнул пальцем в потолок. Наша разведка не дремлет и пока черномазый министр пытался обделывать там свои дела, наши ребята умудрились подложить под него какую-то бабу, говорят даже белую. Так что этот хрен на нее сразу клюнул. Она сама вроде бы местная…
При этих словах маленький бельгиец Бурбон вскинулся, как ужаленный, еще бы, местная белая женщина добровольно согласившаяся переспать с негром, такое просто не укладывалось в голове, даже девицы легкого поведения из числа квартеронок во множестве встречавшиеся в борделях Элизабетвилля, крайне неохотно соглашались оказывать свои услуги чернокожим, заламывая при этом несусветные цены. А представить себе чистокровную белую женщину в объятиях африканца было
— Суть в том, что эта краля работает в Корпусе ООН и по делам своей службы постоянно бывает то у нас в Элизабетвилле, то у них в Леопольдвилле, или как там они теперь называют столицу? Ну да не суть, короче, работа у нее такая, мотаться туда-сюда. Не знаю, на чем ее подцепили наши парни из разведки, но на крючке у них она сидит крепко. Вот по их заданию она и изобразила в Леопольдвилле, будто чрезвычайно сочувствует черным и делу их независимости, да так изобразила, что этот самый Нгембу втрескался в нее по самые уши. Ну оно понятно, где бы он еще белого мяса попробовал, по любви это же совсем не то, что монашек, да жен плантаторов между колышками растягивать…
По угрюмому лицу немца пробежала едва заметная тень, вызванная видимо какими-то давними и не слишком приятными воспоминаниями. Наемники почтительно молчали, ожидая продолжения. Наконец командир резко провел ладонью сверху вниз по лицу, будто стирая налипшую на него паутину, и нарочито ровным лишенным эмоций голосом заговорил:
— Так вот, любовь любовью, а головы господин министр отнюдь при этом не теряет. То есть, конечно, развлечения, дорогие подарки, рестораны… Все как и полагается, но вот служебными тайнами в постели делиться не спешит. Скорее всего, не вполне доверяет агенту. Поэтому, чтобы рассеять его сомнения в искренней симпатии любовницы к делу освобождения колоний, наши умники выдумали следующий план. На днях эта краля будет проезжать мимо миссии святого Августина и конечно захочет остановиться на пару часиков повидать любимого, и там, в перерыве между фрикциями, заявит своему «обожаемому» птенчику, что злобные мятежники из Катанги направляют целый отряд наемных убийц, чтобы напасть на миссию. Цель понятна, оставить молодое африканское государство без столь талантливого министра, думаю, он поверит, они там все преувеличенного мнения о собственной значимости. Лично я даже не почесался бы, чтобы прихлопнуть какого-то там Нгембу, вот ежели там был бы сам Касавубу… Но это лирика. Так вот поверив в это сообщение, он наверняка, захочет подготовить нападающим горячую встречу, заодно, кстати, можно убить двух зайцев. Набить морду армии Катанги, то есть нам, и проверить искренность своей беленькой малышки. Парни из разведки надеются, что после того, как мы с вами джентльмены попадем в засаду конголезцев в районе миссии, их краля с бешеной скоростью начнет качать ценную информацию из своего черного хера. Вот собственно и весь план… Что же вы молчите?
В кабинете командира отряда едва он закончил излагать суть поставленной задачи, действительно воцарилось гнетущее молчание. Белые офицеры прятали глаза, делали вид, что сейчас нет ничего важнее и интереснее, чем выковыривать острием ножа забившуюся под ногти грязь, или изучать уже набивший оскомину лагерный пейзаж за окном.
— А ведь еще несколько минут назад, кто-то тут радостно гоготал, предвкушая, как потратит премиальные денежки, — гулко расхохотался немец. — Что, деньги уже не нужны? Поджилки затряслись?
— Почему опять мы, Зепп? Что у этого долбанного штаба нет других бойцов? Почему нас вечно посылают в самую задницу? — неприятным скрипучим голосом произнес, наконец, Гюнтер.
Остальные офицеры согласно загудели.
— Да потому, парни, что мы с вами самые лучшие. Что никто другой не может сделать то, что можем сделать мы, — устало вздыхая, проникновенно выговорил Штайнер.
— И потому нас постоянно гонят на убой? Занятное поощрение, — не унимался его земляк.
— Ладно, — махнул рукой капитан. — Не буду вас мучить. Задание чрезвычайно опасное, поэтому идут только добровольцы. Кто не хочет, может оставаться в лагере, никого силой я с собой не тащу…
— Добровольцы? Слава тебе Господи! — облегченно выдохнул здоровенный француз Леон, бывший офицер Иностранного Легиона, в связи с какой-то темной полукриминальной историей дезертировавший из части расположенной во Французском Конго. — Слава тебе Господи! Я — пас! Жизнь дороже денег! Можете так и записать, капитан!
— Scheisse! — презрительно искривив губы, бросил ему в ответ капитан. — Вы, лягушатники, никогда не были настоящими солдатами!
— Пусть так, — равнодушно пожал могучими плечами Леон. — Зато я приду помочиться на твою могилу. Если она у тебя конечно будет.
— Трусливый ублюдок! — сплюнул в сторону Штайнер. — А что молчат остальные? Может кто-то еще хочет остаться?
— Я бы тоже остался, капитан, извини, — невысокий, но мускулистый и широкоплечий африканер Канада-Пьер, склонил голову к столу, пряча покрасневшие от стыда щеки. — У меня семья, дочки, им надо на что-то жить. Кто даст им денег, если меня продырявят в джунглях?
— Я знаю, Пьер, — положил ему ладонь на плечо Штайнер. — Семья это святое, я и сам хотел предложить тебе на этот раз остаться в лагере. Так что не переживай, мы все понимаем и не будем считать тебя трусом.
Африканер благодарно кивнул в ответ.
— Ну, а ты, русский? Тоже спразднуешь труса? Твои земляки всегда были лихими вояками, не боявшимися ни бога, ни черта… Я их хорошо помню…
Только что тоже хотевший отказаться от слишком рискованной даже по меркам этой странной полупартизанской войны операции Серж почувствовал, как от сказанных нарочито саркастическим тоном слов бывшего эсэсовца кровь бросилась ему в голову, а сердце учащенно забилось в груди.
— Даст бог, запомнишь и русского, который будет сражаться с тобой рядом, а не только пинать тебя по заднице! — дерзко глянув в довольно смеющиеся глаза Штайнера, бросил ему в лицо Серж, тут же пожалев о своей горячности.
Однако отступить после таких слов уже было невозможно, юношеская гордость ни за что бы не позволила. Уже много позже, повзрослев и набравшись опыта, он осознал, что старый немец в тот раз его элементарно развел, умело надавив на мальчишеское самолюбие, и заставив плясать под свою дудку.
— Я тоже с вами, капитан, — приподнял вверх два сложенных пальца Бурбон. — Нельзя позволять черномазым валять белых баб не поплатившись за это, так что я тоже готов рискнуть.
— Ну вот и отлично, вчетвером мы вполне справимся, — подвел итог опроса Штайнер.
— Ты забыл спросить у меня, — звенящим, как натянутая струна голосом, напомнил, сидящий в углу Гюнтер.
— В тебе я уверен, малыш, ты же немец и к тому же парашютист, пусть и служил не в нормальной армии, а в вонючем бундесвере. Но не могли же они тебя так сильно испортить. Или я ошибаюсь?
— Может быть ошибаешься, а может быть и нет… — неопределенно качнул головой Гюнтер. — Скажи мне, как мы будем действовать, чтобы попасть в засаду? У тебя уже есть план?
— План есть у каждого, до тех пор, пока ему не врезали… — недовольно проворчал Штайнер. — Какой тут может быть план. Жандармы пойдут полным составом, кроме больных, хромых, косых и тех, кто в ночь перед выходом сбежит в джунгли или напьется и не прибудет к сроку. Итого нас будет примерно пятьдесят человек. До Кабванга нас довезут на грузовиках, а там пойдем через лес по кратчайшему пути к миссии. Черномазые будут знать наш маршрут и приготовят засаду. Мы будем идти до тех пор, пока в нее не попадем, потом с боем отступим обратно к Кабвангу, где будут ждать наши грузовики. Они доставят нас обратно в Элизабетвилль, тех, кто уцелеет.