Стрежень (= Юноша и машина)
Шрифт:
– Пьете? Зенки заливаете?
– тихо спрашивает она сплавщиков.
– Ты откуда, девка, спрыгнула?
– недоумевает старший.
Ульян подходит к Наталье, глупо улыбается и здоровается.
– А, Наталья, здравствуй!
– Здравствуй! Давно не виделись!
– отвечает она.
– Здравствуй, милый мой! Купил еще стаканчик? Мало стало!
– Купил...
– улыбается Ульян.
Наталья вновь обращается к сплавщикам:
– Закусываете, значит, выпиваете? Время весело проводите?
Сплавщики никак не могут понять, что это за женщина стоит перед ними, уперев
– Ты, девка...
– грозно начинает он.
Но Наталья не дает ему кончить. Она поворачивается к сплавщику так резко, что кончики косынки парусят в воздухе.
– Я тебе, сивый черт, покажу девку!
– кричит она.
– Такую девку покажу, что родных не узнаешь! Девки на базаре семечками торгуют - понял?
Она подбегает к столу, хватает бутылку с водкой, опрокидывает и выливает на пол остатки, потом бросается к Ульяну, выхватывает у него стакан и тоже выливает.
– Алкоголики, пьянчужки несчастные!
– кричит Наталья.
– Я вам покажу!
Сплавщики огорошенно молчат, а тот, которого Наталья окрестила сивым чертом, пытается что-то сказать, но она опять не дает, кричит:
– Молчи, а то хуже будет! Я тебя, сивый черт, знаю! Думаешь, из Алексеевки, так я на тебя управы не найду? Завтра же съезжу к твоей Петровне... Ага, испугался, что знаю твою жену! Слабо стало! Кишка тонка! Ага!
– торжествует Наталья.
Пожилой сплавщик как-то сразу успокаивается, уже не водит сердитыми кустистыми бровями, а смотрит в стол, катая в пальцах кусочек хлеба. Остальные сплавщики наблюдают за ним, плохо еще соображая, что произошло. Один из них, самый молодой, - вероятно, от привычки повелевать в чайной говорит грозно:
– Отойди от стола! Плохо будет!
– Что?
– удивленно восклицает Наталья.
– Что ты сказал?
– Плохо будет, говорю...
– Мне?
– все еще не верит Наталья.
– Ты это мне грозишься? Вот как!
Не раздумывая, не колеблясь ни мгновения, она простенькой походкой приближается к молодому сплавщику, сует ему под нос дулю.
– А это не едал?
– спрашивает она.
– Ну, - говорит сплавщик, -держись!
Он хочет встать, но это ему не удается: Наталья двумя руками и коленкой, обтянутой стареньким платьем, крепко прижимает его к стулу.
– Если пикнешь, поколочу!
– весело объявляет она.
Буфетчица от смеха заваливается за стойку - виден только ее подрагивающий хохолок; прижимая к груди тарелки, трясутся от смеха официантки; тощий мужичонка со своим приятелем тихонько похохатывают. Молодой сплавщик, прижатый Натальей к стулу, так растерялся, что даже не пытается вырваться.
– Марш по домам!
– топает ногой Наталья, освободив его.
– Марш по домам, кому говорят!
Она хватает Ульяна за плечо, поворачивает лицом к двери.
– Катись, Ульян. Катись, кому говорят! Наталья не забывает и о тощем мужичонке.
– Герман, немедленно домой! Домой, а то пойду к тетке Серафиме!
Затем она подводит Ульяна к двери, выталкивает на крыльцо; вернувшись, обращается к сплавщикам:
– Ну!
– Идти надо, однакоть...
– говорит старший сплавщик, шаря
– Засиделись, однакоть...
– Ну!
– повторяет Наталья.
– Идемте, ребята. Идемте, - говорит старшой.
Хохолок буфетчицы совсем скрывается за стойкой - она не может передохнуть от смеха.
Проводив Ульяна в общежитие, дождавшись, пока он зайдет в комнату, и немного постояв у крыльца, Наталья возвращается домой. Идет тихо, покусывая зубами кончик платка, улыбается своим воспоминаниям, одной ногой гребет дорожную пыль, потом скрывается за углом.
Тополя на обочинах пустынной дороги стоят, как гранитные изваяния, серые от лунного света, недвижные в безветрии. В конце улицы темнеет тайга. Несколько минут стоит тишина, затем слышится скрип досок, на крыльце общежития появляется Ульян, садится, чиркает спичкой. Ему невмоготу сидеть в комнате, одиноко, холодно у него на сердце.
Раньше было не так...
В белом, отлично отглаженном кителе выходил Ульян на палубу "Рабочего", твердой рукой брал штурвал. Был он высок, строен. Нарядные пассажирки заглядывались на него. В Новосибирском порту на берег приходила девушка с копной пышных волос, встречала пароход, брала Ульяна за руку. Она любила конфеты "Раковые шейки", кино, катание на лодке. Ей нравилась валкая, немного смешная походка Ульяна, она говорила, что у него хороший характер, а в ласковую минуту называла его "мой медвежонок".
Пароход "Рабочий" был для Ульяна как живое существо. Он узнавал его голос за два километра. Во время коротких ночевок на берегу Ульян не мог спать - ему не хватало покачивания, шума пара, грома рулевой машинки, шагов над головой, крика вахтенных: "Не маячит!" Зимой он худел, бледнел оттого, что жил в закрытом помещении, но зато весной на щеки наползал ровный румянец, и он веселел, как мальчишка, отпущенный на летние каникулы.
Капитан "Рабочего" Александр Романович Спородолов в любое время года выходил на ночную вахту в валенках, в штатском драповом пальто, носил мохнатое кашне. Знающий, опытный капитан, он был тихим, вежливым, предупредительным, любил читать веселые книги. У него была гладкая, отполированная лысина, о которую Ульяну иногда хотелось чиркнуть спичкой. Он любил еще старинную армянскую поговорку: "Прежде чем зайти, узнай, как выйти".
В разговоре Александр Романович часто употреблял такие выражения: "Если я не ошибусь, конечно...", "Не знаю, насколько я прав, но...", "Не надеюсь на свою память, но...", "Может быть, я ошибусь, если скажу..."
В Томске Спородолова иногда встречала высокая седая женщина с печальной, закрытой улыбкой, с руками, вяло повисшими вдоль тела. Она заходила в каюту капитана, но оставалась там недолго. Когда она уходила, Ульян с палубы улыбался ей. Она ему казалась красивой, несчастной. И капитан ему нравился. Нравились его манеры, умение ладить с портовым начальством, которое по каким-то причинам всегда без очереди нагружало и разгружало "Рабочий", за что капитан и вся команда получали премиальные, и девушка с копной пышных волос могла сколько угодно грызть "Раковые шейки". Выросшему в простой, рабочей семье Ульяну казалось, что капитан обладает тем флотским лоском, которого не хватало ему.