Стригольники. Русские гуманисты XIV столетия
Шрифт:
Из пяти сюжетов, отобранных мастером, один основан на апокрифе о сошествии во ад и прощении первородного греха Адама и Евы.
В свете религиозных споров со стригольниками особый интерес представляет нижняя лопасть креста со сценой вознесения. Вознесение дано не стандартно и не канонично: отсутствуют девять апостолов, хотя в евангелии речь идет об одиннадцати (нет Иуды), и есть Мария, о присутствии которой ничего не сказано — Иисус пригласил только своих учеников, которым поручал распространение своего учения по всей земле.
Здесь, на алексеевском кресте, богородица — главная фигура всей композиции. Она показана в середине нижнего ряда на «поземе» в позе оранты; за богородицей — гора, а по сторонам самой Марии —
Верхняя половина этой композиции — небо; небо с ангелами в широком полете и Иисусом Христом на троне, благословляющим землю; Христос окружен кругом ауры правильной циклической (не овальной) формы, которую поддерживают летящие ангелы.
Апостолы, стоящие у подножья горы, с которой Христос поднялся на небо, как бы поделили между собой объекты внимания: правый смотрит на богородицу, стоящую меж деревьев, а левый — на небо, на Христа.
В целом алексеевский крест, его теологическая концепция отражает некое усредненное представление горожан XIV в. Здесь смешаны вполне канонические сюжеты с апокрифическими (воскресение казненного Иисуса в виде его путешествия в ад и прощения греховности Адама) и не каноническими, как вознесение с центральной фигурой богородицы. Впрочем, следует заметить, что этим Алексевский крест не выходил из общего ряда русской средневековой живописи — существует много икон XIV–XV вв. и с сошествием во ад, и с богородицей в качестве главного персонажа вознесения.
Стефан Пермский упрекал стригольников в том, что они приносят покаяние земле. Если учитывать, что земля и все земное рассматривалось людьми средневековья в неразрывной связи с «животоподательницей» — богородицей, то здесь не будет никакого противоречия. Если покаянные кресты вкапывались в землю и покаянные слова произносились человеком, находившимся перед таким крестом стоя на земле коленопреклоненно, то это следует рассматривать не как сознательный отказ от христианских форм и воскрешение языческого культа «Мать — сырой-земли», а как одну из форм культа богородицы.
Еще меньше еретического можно найти в том упреке, который адресовал стригольникам митрополит Фотий в 1427 г.: «Стригольницы, отпадающей от бога и на небо взирающе беху — тамо отца собе наричают…»
Митрополит-грек упрекает псковичей в том, что они отвели Христу только небо, не упомянув его власть над всем земным, но как мог русский православный человек, взирая небо, не считать, что там, на небе, находится его бог, единосущный сыну? Ведь основная христианская молитва начинается словами: «Отче наш, иже еси на небесех!» [363] Далее в тексте молитвы упоминается повсеместность власти бога: «… да будет воля твоя яко на небеси и на земли…»
363
Закон Божий. Кн. 1, с. 157.
Католическая форма этой молитвы упоминает и небо, и землю в первой же фразе: «Pater noster, qui creavit caelum et terram». Быть может, упрек Фотия следует понимать не в смысле утверждения, что бог пребывает на небе (это не должно вызывать возражения), а в том смысле, что грешники и еретики, «стригольниковы ученики», осмеливаются считать себя детьми небесного отца? Но тогда речь может идти только лишь о самомнении грешников, но не о еретическом воззрении их.
В целом новгородский крест, поставленный, по всей вероятности, в честь и во здравие архиепископа Алексея в 1376 г., отразил не только общее желание горожан приветствовать своего владыку по случаю благополучного исхода сложнейших дел, но, очевидно, и «общее л?тье» самого замысла сюжетов: основные евангельские события, данные без излишней пышности и многолюдства, апокрифическое сказание о смысле жертвы Иисуса — спасение от греховности, интересное, сильно упрощенное представление о божественной власти — один персонаж из троицы (Иисус) как повелитель мира, простирающий руки над землей, и не вошедшая в символ веры заступница-богородица. К этому добавлены надписи, удостоверяющие истинность евангельской легенды о девстве Марии и магическую добротность амулетов-оберегов из крестного дерева Голгофы.
Продолжим обзор деятельности владыки Алексея. 1380 г. Весь Новгород бил челом Алексею, чтобы тот поехал в Москву к великому князю Дмитрию Ивановичу. Весной, за две недели до пасхи, Алексей с большой свитой поехал в Москву.
Москва к этому времени уже начала разведку боем и воевала с татарами в Поволжье. Новгородцы верно оценили тяжелую для Москвы ситуацию и использовали ее: великий князь «прия их [новгородское посольство] в любов, а к Новугороду крест целовал на всей старине новгородчкой и на старых грамотах».
1382 г. После Куликовской победы (но до нашествия Тохтамыша на Москву) Дмитрий Донской решил укорить новгородцев, вынудивших его пойти на серьезные уступки в 1380 г. и не принявших никакого участия в борьбе с Мамаем. В Новгород и Псков приезжает епископ Дионисий Суздальский с грамотами константинопольского патриарха Нила:
… в них же [в патриарших грамотах] писано о проторех, иже на поставлениях. Поучая закону божию по священным правилом… укрепляя от соблазн и от ереси стригольников (вариант: стригольниковы).
Иная же из уст повеле поучениа глаголати в себе место Дионисию епископу Суздальскому при архиепископе Алексии Новогородцком. Тако сотвори в Новегороде и во Пскове. И устави [прекрати] мятежи и соблазны о проторех, иже на поставлениях [в сан]: ино бо есть мзда [взятка] и ино — проторы и исторы [траты, расходы] на поставлениях.
И сице о том дав им посланиа от вселеньскаго патриарха Нила и поучив их довольно повелением патриарховым, Дионисей, епископ Суздальский и поиде из Новагорода и изо Пскова к Суждалю… [364]
364
ПСРЛ, т. XI. Никоновская летопись, с. 70–71.
Это пространное сообщение московского историка XVI в. (в новгородской летописи XIV в. изложено короче) проливает свет на положение владыки Алексея — его поучают наряду со всеми новгородцами и псковичами; авторитетом патриарха его паству отвращают от соблазнов; его поучают в присутствии пасомых им мирян и духовенства…
Очевидно, архиепископ Алексей не считал особенно опасными рассуждения стригольников о недопустимости поборов в пользу епископата при посвящении в сан — ведь основ православного вероучения споры на эту тему не затрагивали. А известные горожанам таких торговых городов, как Псков и Новгород, католические индульгенции с их тарификацией оплаты грехов делали тот единственный вопрос, который поставлен патриархом, еще менее значимым, узкопрофессиональным для священников и дьяконов.