Стригольники. Русские гуманисты XIV столетия
Шрифт:
Архиепископ Алексей (1360–1388 гг.), правивший новгородско-псковской епархией, как скрупулезно подсчитал летописец, «30 лет без лета и без пяти месяць», не оставил своих сочинений, но о его умонастроении мы можем догадываться по взаимоотношениям с новгородцами и псковичами, с московскими митрополитами и великими князьями, по его позиции в тех или иных событиях.
Вождь стригольников Карп последние 15 лет своей жизни находился в епархии, возглавленной Алексеем. Владыка Моисей, как мы видели выше, ушел с кафедры (был изгнан?) 25 января 1360 г., накануне известных нам бурных событий, когда новгородцы дрались в доспехах и без доспехов, когда силой сменяли посадников, когда у Флора и Лавра
Смена архиепископов была первым этапом этой не во всем ясной для нас борьбы: «Много же гадавше посадник и тысячкой и весь Новъград — игумени и попове и не изволиша себе от человек избрания сътворити…» Пост архиепископа в Новгороде был не только церковным — архиепископ играл большую политическую и дипломатическую роль в этой боярской республике.
Почти восемь месяцев, от 25 января до 15 сентября, шли споры новгородцев по поводу нового владыки. Наконец были отобраны три кандидата; жребии с их именами были положены на престол Софийского собора, началось избрание по принципу «кого бог въсхощеть»: побеждал тот, чей жребий оставался на престоле. Избранником оказался простой монах, софийский ключник из «шестников» (княжеских или епископских министериалов) Алексей. Среда, из которой он вышел, — простые посадские люди, связанные службой у духовной знати, т. е. именно те примыкающие к духовенству люди, которые обычно находились в оппозиции к духовенству, имевшему сан, и только в исключительных случаях сами достигали высокого сана.
Избранного новгородцами ключника Алексея в Твери посвятили в сан дьякона, потом в сан священника и, наконец, в древнем Владимире в Успенском кафедральном соборе Руси митрополит московский Алексей «поставил» его архиепископом Великого Новгорода.
Рис. 42. Архиепископ Алексей. Фреска в Волотовской Успенской церкви (около 1390 г.).
Интересно отметить, что задолго до официального поставления и даже до избрания в Софийском соборе, Алексей уже расценивался новгородским народом как лицо, облеченное церковной властью: весной 1360 г. (по летописи, 1359 г.), когда «бояр многих побили и полупили», а отрекшийся от власти Моисей «съиха из монастыря», к бушующим вооруженным толпам обратился (еще простой чернец) Алексей:
…а Алексей, поимя с собой архимандрита [очевидно Юрьевского?] и игумены, благослови их и рек: «Дети! Не доспейте себе брани, а поганым похвалы [в смысле похвальбы], а святым церквам и месту сему пустоты — не соступитеся на бой!» И приняша слово его и разидошася [354] .
В этой летописной заметке подчеркнут личный авторитет Алексея, еще не имевшего никаких юридических прав, но сумевшего предотвратить дальнейший разгул жестоких схваток.
354
Новг. 1-я лет., с. 366. См. № 25. См.: ПСРЛ, т. XVI, с. 88.
У нового владыки с его головокружительной карьерой появился свой летописец, очевидно из бывших сотоварищей по софийскому клиру; рука его прослеживается вплоть до 1393 г. Его записи сохранены в 1-й Новгородской летописи [355] .
Своего патрона он характеризует как «мужа добра и знаменита разумна же и о всемь расмотрелива…» и в своей летописи освещает деятельность Алексея на фоне жизни Новгорода, не забывая при этом и такой маленькой темы, как софийский клир — новый владыка освящал большинство строившихся храмов и всегда делалась приписка о софийском клире, из которого вышел Алексей; вот один из примеров:
355
Первая Новгородская летопись. М., 1950, с. 364–385.
1362 г. «Того же лета постави архиепископ новгордчкый Алексей церковь камену святое Рожество на сенех и свяща ю сам, с игумены и с попы и с крилосом святыя Софея…»
Возвращение новопоставленного Алексея из Владимира показано на фоне радости всего новгородского народа:
1360 г. «… приеха [Алексей] в Новъград и стретоша его игумены и попове с кресты… посадник и тысячкой и всь Новъград, возрадовашася радостью великою зело в тот день»
Алексей ездил во Псков, совершая там литургии ради прекращения мора, ездил в Торжок с софийским клиром освящать там церковь, построенную новгородскими купцами. Под 1368 г. отмечено, что его резиденция — «владычень двор» пострадала от пожара.
Под 1374 г. идет запись об освящении церкви Спаса на Ильине улице, но в 1375 году, когда произошла расправа с Карпом и его «стригольниковыми учениками», владычный летописец об этом событии ничего не написал. Им описана война великого князя Дмитрия с Тверью, но казнь Карпа в этом же году на страницы его хроники не попала. Там есть только события, происходившие зимой, т. е. после казни в Волхове, и, вероятно, связанные с действиями против стригольников:
На ту же зиму съиди владыка Алексей со владычества по своей воли на Деревяницу [монастырь под Новгородом]. И бысть Новгород в то время в скорби велице. Гадав много послаша к митрополиту [Алексею, в Москву] Саву анхимандрита, Максима Онцифоровица с бояры, чтобы благословил сына своего владыку [новгородского] Алексея в дом святей Софеи на свой ему святительскый степень
Митрополит должен был заинтересоваться такими двумя новгородскими событиями, как расправа с Карпом (происходившая между концом августа и зимним ледоставом Волхова) и уход владыки (зимой), огорчивший весь Новгород.
Если бы владычный летописец считал казнь стригольников справедливой и если бы таков же был взгляд и самого владыки, то летописец должен бы был торжественно сообщить читателям как благочестивый владыка искоренил сатанинскую ересь. Сообщения нет, оно появится ретроспективно только в следующем столетии, а здесь, в хронике 1360-1380-х годов, — многозначительное (для нас) молчание. Возможно, что расправа со стригольниками не была каким-либо официальным актом, т. к. ни владыка, в юрисдикции которого находились церковные и антицерковные дела, ни посадники не упомянуты в сообщении о расправе — там просто сказано: «стригольников побиша». Мы помним в начале этой книги миниатюру из Лицевого свода, готовившегося в Москве, но под руководством бывшего новгородского архиепископа Макария, на которой противопоставлены друг другу группа седовласых бояр Софийской стороны и группа молодцов Торгового правобережья, бросающих стригольников в Волхов; никакого начальства, распоряжавшегося молодцами, нет. Мы знаем, что епископальные власти и митрополия предостерегали от предания еретиков смертной казни и надеялись на их воссоединение с церковью.
Вспомним, что Волхов уже второй год (1374, 1375) «семь дней иде на въспять», а это означало гибель прибрежных полей и пастбищ, общенародное несчастье. Может возникнуть предположение, что Карп и его товарищи — жертва разбушевавшемуся Волхову, принесенная теми полуязыческими низами, против которых выступали высокообразованные книжники-стригольники, писавшие (тайнописью!) поучения против современных им язычников.
В широко известном «Слове Григория Богословца», переписывавшемся в XIV–XVI вв., в том числе и в Новгороде, есть, помимо гневного осуждения пережитков язычества у людей того времени, и ядовитые стрелы в адрес тогдашнего православного духовенства: