Стригольники. Русские гуманисты XIV столетия
Шрифт:
Иисус Христос в облике убогого нищего пришел к воротам монастыря и просил о встрече с игуменом; тот беседовал с богатыми гостями и ответил привратнику: «Не видиши ли мене с человекы беседующа? Почто еси его пустил!» Тут пришел к монастырю богатый человек, и сам игумен встретил его в монастырских воротах. Иисус обратился к игумену, но «он же ни озресе [не взглянув], но с богатым иде обедать». Так прошло время до вечера, «не сподобися [игумен] прияти благословеннаго странна [Христа]» и Господь отошел от монастырских ворот, порицая славолюбивого игумена.
Однако считать эту легенду направленной против богатых слоев вообще не следует: «Аз же не богатство хуля глаголю, — признается автор, — но неумеющих жити в богатстве, сбирающих сокровища и ненавидящих нищих…» Нищелюбие здесь расценивается как средство приобщения к царству небесному после смерти.
Волотовский мастер талантливо передал
Мы не знаем, когда и где возникло «Слово об игумене»; волотовская фреска — единственное во всей русской средневековой живописи произведение, иллюстрирующее этот сюжет, злободневный на протяжении XIII–XV вв.
Оригинальное размещение фрески-триптиха на переломе двух стен усиливает впечатление совместною, общего движения и богомольцев, покидающих храм, и Христа-нищего, тоже идущего почти на одном уровне с прихожанами и монахами по направлению к выходу.
Если текст «Слова» говорил лишь о пренебрежении игумена к прохожему нищему, то тонко задуманная композиция фрески выражала более общую идею единства людей и вновь воплотившегося на земле Бога.
У М.В. Алпатова возникло предположение, что «странным образом его [игумена] лицо похоже на лицо архиепископа Моисея», ктиторский портрет которого расположен почти рядом и занимает видное место в росписи данного храма [344] .
Разбор этого интересного наблюдения будет дан ниже, в связи со взаимоотношениями Моисея и его преемника Алексея, при котором расписывалась Успенская монастырская церковь.
История создания Успенского храма в Волотове и его росписи частично отражена новгородским летописанием и дополняется разысканиями искусствоведов.
344
Алпатов М.В. Фрески церкви Успения…, с. 22.
В 1352 г., в разгар эпидемии чумы во Пскове и Новгороде «и по лицю всея земъля», скончался новгородской архиепископ Василий Калика и владыкой вторично стал схимник Моисей.
Мор в Новгороде начался «от госпожина дня», т. е. от праздника Успения (15 августа), и первым действием нового архиепископа была постройка церкви Успения Богоматери на Волотовом поле. Очевидно, одновременно здесь был основан Моисеем и мужской Успенский монастырь, так как, во-первых, в летописи не было сказано, что храм построен в уже существующем монастыре, а во-вторых, новый храм был посвящен празднику, отмечавшему в данном году начало длительного бедствия, продолжавшегося до пасхи 1353 г.
Рис. 40. Первичная алтарная фреска Успенской церкви 1363 г. На фреске изображен престол, подготовленный для таинства евхаристии, двое ангелов и двое святителей, авторов литургий (Василий Кесарийский и Иоанн Златоуст).
Летописцы подробно и красочно описывают ход страшной эпидемии и перечисляют меры, принимавшиеся горожанами. Главным было обращение к богу, поскольку чума расценивалась как наказание всего греховного человечества от Индии до Европы за забвение божественных заветов. На первое место встала проблема покаяния в грехах, моление об их прощении и спасении душ после молниеносно приближавшейся смерти. Свидетели трагических событий указывают два основных способа приобретения права на включение в будущей жизни в состав «стада господня»: богатые люди могли заслужить спасение души посредством щедрых дарений церкви на помин души («овии бо от богатьства села давають церквам и монастырям»), а обычные средние горожане «промышляху о своем животе или о души, да сего ради мнози идяху в монастыри, мужи и жены, и постригахуся в мнишьский чин… и тако в добром исповедании преставляхуся от сея времянныя жизни на он [тот, другой] вечный свет к богу» [345] .
345
ПСРЛ, т. IV, с. 60. Новг. 4-я летопись.
Волотовский Успенский монастырь возникал (?) (или обстраивался новым храмом) в такое время, когда уцелевшие от мора посадские люди Новгорода искали приюта и спасения своих душ в стенах пригородных монастырей. Не сказалось ли это на составе новой монастырской братии, не привнесли ли пришельцы свои посадские взгляды в укрывшую их обитель?
Расписана Успенская церковь была только в 1363 г., сразу же после смерти Моисея (25 апреля 1363 г.)
1363 г. (6871) «Того же лета подъписана бысть церкви святыя богородица на Волотове, в Моисееве монастыри, повелением боголюбивого архиепископа новгородского Алексея» [346] .
346
Новг. 1-я лет., с. 368.
Это был своего рода дебют молодого владыки, только что освободившегося от неофициального контроля со стороны старшего предшественника, впервые занявшего этот пост сорок лет тому назад и прославившегося борьбой со стригольниками. Алексей же, наоборот, подвергался вызовам к митрополиту в Москву и был вынужден выслушивать антистригольнические поучения то Дионисия Суздальского, то Стефана Пермского. Ему, Алексею, митрополит не доверял дело обличения ереси.
Рис. 41. Фреска-триптих в юго-западном углу Успенской церкви (роспись конца 1380-х гг.). Левая часть триптиха: Христос получает отказ у монастырских врат. Средняя часть: пир игумена с гостями. Правая часть: игумен пытается догнать уходящего Христа.
Должен предостеречь, что все черты сближения росписи храма с позициями стригольников, которые я приводил выше (общение человека с богом, высокая оценка премудрости божьей, глубокое уважение к книжности и критика церковного начальства за пренебрежение к нищим и сирым), не имеют отношения к «подписанию» Успенской церкви в 1363 г. Благодаря изысканиям реставраторов и историков искусства выяснилось, что дело обстоит значительно сложнее и интереснее. Волотовский храм, оказывается, расписывался дважды: первый раз в 1363 г., а затем в конце 1380-х годов, в последние годы владычества Алексея [347] .
347
См.: Вздорнов Г.И. О первоначальной росписи Волотовской церкви // Византия, южные славяне и Древняя Русь. М., 1973, с. 281–295.
Роспись 1363 г. была совершенно необычна для древней Руси всего промежутка времени от крещения до конца XIV в., и последующих эпох: весь храм, как выяснилось в 1855 г., был оставлен без живописи и представлял собой строгий, светлый молитвенный дом, в самой глубине которого, за алтарем, была нарисована только одна сцена — «литургия святых отцов». Это — фреска размером 1,5x3 м, обведенная яркой красной рамкой, являющаяся чем-то вроде отдельно существующей иконы.
Необычно и загадочно такое скромное, сосредоточенное только на одном сюжете, оформление всего храма.