Стриптиз для профессора
Шрифт:
Да, я не знаю Нинель, но глубоко внутри я привязана к ней какими-то нитями.
Я не верб во всю эту муть с материнскими чувствами и признанностью между родителями и детьми, но она есть.
Незримая, но ощутимая связь.
Которая заставляет меня сейчас переживать за женщину, что подарила мне жизнь.
Разворачиваюсь и за один шаг оказываюсь перед Киром. Я хочу, ударит брата, но сейчас не время. Особенно после того как вижу его выражение лица. Он опустошён и раздавлен.
– Что ты ей сказал? – рычу я на брата.
– Что лучше бы она сдохла. – говорит брат и смотрит
Если она умрет…
Значит, сейчас она жива!
Бог, я не верю в тебя, но я благодарю тебя за нее!
Не за себя, а за нее!
Пожалуйста, позволь ей выжить!
Позволь ей остаться в жизни папы.
В нашей жизни!
– Все будет хорошо! – произносит дядя, вышедший из ванной и вытирая руки – Мы вовремя успели. Жить будем! Сейчас в клинике ей промоют желудок и отдохнет недельку.
Жива!
– Нинель, все хорошо! – успокаивает папа, сидя на полу рядом с ней – Мы уедем в штаты и все у нас будет хорошо! Я куплю тебе добермана! Помнишь, ты всегда о нем мечтала? – меня разбивает на кусочки отчаянье в голосе папы – А скоро Маша нам родит внуков! Мы отберем их у родителей и будем воспитывать вместе, а их родители пусть отдыхают и нам новых делают! Мы будем счастливы с тобой вместе!
Папа еще многое ей обещает и без умолку болтает, пряча слезы и боль в словах.
Мне больно видеть папу таким. Слабым. Он всегда был сильным в моих глазах. Он не позволял и мне быть слабой, считая ее позором.
Слабость не для Воронцовых! – говорил он мне и заставлял бежать очередной кросс на время. Он учил меня выдержки.
Слабость не для Воронцовых! – говорил он мне и прыгнул вместе со мной с парашютом! Он учил меня не бояться.
Слабость не для Воронцовых! – говорил он и мне и вручил пистолет, чтобы я убила первого в своей жизни зайца на охоте. Он учил меня тому, что я хищник.
Слабость не для Воронцовых! – говорил он мне и учил пользоваться ножом. Он учил меня защищаться.
Слабость не для Воронцовых! – говорил он мне и отправил на ринг. Он учил меня думать и сражаться.
Слабость не для Воронцовых! – говорил он мне и проявил слабость…
Но я не сужу его. Папа ошибался. Слабость не порок, слабость роскошь, которую он себе, наконец, смог позволить.
– Собери ее какие-то вещи в клинику. – вторгается в папин монолог Миха.
– Ты понимаешь, что палата нужна одиночная и я буду в той палате с ней? – уточняет папа и найдя небольшую сумку, начинает, складывает туда зарядку от телефона, пару легких платьев Нинель и тапочки для нее же.
– Пф… Уже распорядился! – говорит Миха и улыбается – Пошли, подождем на первом этаже. Они уже подъезжают.
Папа, Миха и Нинель уезжают, оставив меня с Киром и Тимом. Мы с братом хотели поехать с ними, но дядя распорядился, чтоб нас троих не выпускали из дома. Тиму пришлось позвонить на работу и претвориться больным. А мне нагло пропустить учебу.
Все это время я сидела в объятиях профессора, ожидая звонка от Михи. Кир ходил по саду и курил. Он всегда курил, когда нервничал.
Еще существовала угроза жизни для Нинель и сейчас в клинике
– Как думаешь, все будет нормально? – спрашиваю Тима в полголоса.
– Обязательно! – говорит он и целует меня в висок.
– Тим, я не хочу, чтоб она умерла…
– Никто не хочет. – отвечает Тим, печально улыбнувшись – Даже Кир, хоть и сказал, что хочет.
– Зачем он тогда это сказал? – со слезами на глазах спрашиваю я.
– Маш, он был ребенком, когда она вас бросила. Дети в его возрасте привязаны к матери больше, чем к отцу. Представь, что в какой-то момент она исчезла. Вначале он винил себя. А потом начал винить ее в своих маленьких неудачах, считая, что будь она рядом, этого бы не случилось. Он ненавидит себя, а не ее.
Спустя какое-то время позвонил Миха и сказал, что состояние Нинель пришло в норму и мы можем приехать. Тиму, как самому адекватному сейчас из нас, было позволено сесть за руль и отвести нас. Как только машина припарковалась, Кир сорвался и побежал к клинике. Мы с Тимом шли следом.
– Он мне кажется он ее простил. – говорю я.
– Думаю, да. – ответил мне Тим и приобняв за талию подтолкнул к лифту.
В палату к Нинель нас пустили без вопросов. Женщина лежала вся в проводках. Повсюду пикали медицинские аппараты. Папа сидел около кровати и держал Нинель за руку.
– Как она? – спросила я и подошла к кровати Нинель.
– Миха говорит, все хорошо! Мы успели ее спасти. – улыбнулся папа и посмотрел на меня огромными карими глазами, что унаследовала я.
– Пап, я думала она умрет. – начала я и заплакала – Я так боялась за нее.
– Я тоже боялся ее потерять. – папа накрыл мою ладонь – Я думал, что чувства пройдут через столько лет и забуду о ней. Но нет…
– Знаешь, пап, я бы никогда тебя не поняла, если бы сама не любила. – произношу я вслух то, что внутри меня – Раньше я думала, что любовь не стоит жертв и мучении, но оно того стоит. Вы с ней хотели спасти меня, но уничтожили себя. Я должна быть благодарна вам обоим за жизнь. Вначале вы мне ее дали, а потом помогли спасти – Накрыла руку папы второй рукой – Если тебе нужно мое мнение, то я хочу, чтоб она осталась с нами. С тобой.
– Спасибо, Машуня! – произносит папа и на его щеке блеснула слеза.
– Пап, я тоже этого хочу. – робко поддерживает меня брат – Но мне нужно время, чтоб свыкнуться с этой мыслью.
Время шло… Неделя пролетела как одно мгновение. Нинель выписали и сейчас она вместе с папой, живет в доме Царя. Как только она полностью придет в норму они, наверно уедут в штаты или останутся в России. Папа решил предоставить выбор Нинель.
Миха смягчился к Нинель и иногда она оставалась с ним домой одной. У них даже появились общие темы для разговора и шуток. Мы с папой постоянно закатывали глаза, когда они начинали говорить и какой-то великой картине. А если к ним подключался еще и Тим… То мы с папой могли спокойно уйти в другую комнату и посмотреть телек. О нас они вспоминали только через парочку часов, когда им срочно требовалось мнение со стороны. И ничего, что эта сторона мало смыслит в искусстве.