Стриптиз
Шрифт:
— Чего вылупились? Голого мужика не видали? Вон пошли!
— А… эта… может… помочь?
— Сгинь! У тебя ещё помогалка не выросла!
Стража доблестно ретировалась, а я приступил к извлечению. Да не того! О чём вы подумали. А этой… княгини. Которая сдавленно хрюкала и хихикала в перевёрнутом состоянии.
Стоило мне прикоснуться к её лодыжкам, как они враждебно задёргались. Пытаясь попасть мне пятками в нос. А из-под столешницы, вставшей на ребро, донеслось страстное и задушевное:
— Ой, ой! Не трогай! Щекотно! Ой… хи-хи-хи… ха-ха-ха… Не… не тро… ха-ха-ха…!
Выдернутая,
— Ну ты, Ваня… Ну ты… Зверь Лютый… Много чего видела-слышала… Но чтобы бедную женщину… вот так доской… перее… ублажать… «палки не нашёл»… столяр-извращенец… ха-ха-ха…
Меня… просто сносило от бешенства. Вчера один… облом, сегодня — другой… А завтра?! Это ж войдёт в систему! Это ж вообще сплошное обломинго по жизни! Это ж…! Да и опухнет снова.
— Та-ак. По-культурному у нас не получилось. Письменность… не выдержала. Тогда — по-пролетарски.
Она ещё досмеивалась, но я ухватил её за руку, довольно резко толкнул к валявшейся посреди комнаты на полу шубе.
— А… а по-пролетарски… это как? «На пролёте»? Ха-ха-ха…
— А вот так. На земле. На соболях.
Она ещё не сообразила — что к чему, пыталась как-то возразить. Но я очень торопился, опасаясь утратить… м-м-м… «пик формы».
Все проблемы у людей — между ушами. Но отдача-то от между-ушия — по всему телу! Человек-то и так со своими э… членами не всегда справиться может. А уж с мыслями и чуйствами…!
Впрочем, уже после первых же толчков непривычность ситуации перестала волновать даму. Она раскинулась по соболиному меху, закрыла глаза и предоставила мне никакими кодексами и конвенциями не ограниченное «право на труд».
Мой нервный испуг… насчёт э… п-ш-ш… довольно быстро прошёл, движения стали более размеренными, чувственными. В том смысле, что давали больше пищи для чувств.
Соболь этому весьма способствовал. Довольно длинный мягкий волос щекотал, при движении, некоторые… чувствительные части наших тел. Под верхним слоем проскакивал подшерсток, чуть синеватого цвета, длинный и тоже удивительно мягкий.
Мех шелковистый, нежный, густой и очень блестящий. Но это — ощущения поверхностного прикосновения, ладонью провести. А наличие остевого волоса, который вполне чувствуется при продавливании коленями или, например, спинкой, даёт сочетание ощущения устойчивости и мягкости, гладкости, нежности… по всей поверхности соприкосновения. И — забавно щекочется.
Как ежик по полянке со свежей травкой бегал и хихикал, а лось кайфа так и не словил… Это из старых анекдотов, как-нибудь в другой раз.
В определённом смысле лучше шёлка: не так скользко. Хотя и жарко.
Успокоившись сам, я начал беспокоить свою партнёршу, обращая её внимание на те прелестные ощущения, которые вызывает в ней мой подарок.
Самборина последовала моему совету: попыталась почувствовать себя. Изменение её дыхания позволило мне надеяться, что м-м-м… процесс утратит чисто прагматический характер торговой сделки: он мне — шубку, я ему — дырку. И — расплатилась. Высокородная проститутка — это, конечно, интересно. Но лучше — высокопрофессиональная.
Тут дверь осторожно приоткрылась. И к нам пришёл Курт.
Самборина занервничала, завозилась. Пришлось шикнуть: «раз — лежи, и два — молча».
Курт обошёл нас по кругу, обнюхал.
Как известно, женщина способна на 4 чуда:
— намокнуть без воды;
— истекать кровью без ран;
— давать молоко не поев травы;
— затрахать любого не раздеваясь.
Из «большого каре» женских чудес Курта более всего потряс «третий угол». Волчий нюх был озадачен запахом молока. Князь-волк попытался выяснить — откуда так сладко пахнет. Чем совершенно сбил меня с ритма. Пришлось рявкнуть.
Злобная хвостатая скотина, прекрасно понимая нынешнюю… м-м-м… ограниченность диапазона моих реакций, как мышечных, так и душевных, улеглась на пол сбоку, почти нос к носу с Самбориной, которая не сводила с него потрясённых глаз. Так они и лежали, разглядывая друг друга почти в упор.
Надо, наверное, напомнить об некоторых аспектах образа жизни аборигенов, и вытекающих из них (из аспектов) несколько непривычных для жителей 21 века, следствиях.
Климат. Как ни удивительно, может быть кому-то, но на Руси — холодно. Лозунг Копакабаны, Тропиканы, Ибицы, Карибов и прочей… Полинезии — «мы будем пить и сношаться как дети», в смысле: как дети дикой природы — мартышки — у нас не проходит. Жить на Руси по-мартышечьи… Разве это жизнь? Лучше я сразу умру. Ещё до первых заморозков.
С ноября по апрель топят печи. Не для приготовления пищи — эти-то горят всегда — для обогрева помещения. У крестьянской семьи, как правило, одна печь. И только одно тёплое помещение — сама изба. В ней и проводит время семейство. Все постоянно на глазах у всех. На глазах, на ушах, плечом к плечу…
Уединиться — коротенькая пробежка по снегу до отхожего места. И, стуча зубами, быстро обратно.
Бывают, конечно, и минуты одиночества. В тулупе, шапке, рукавицах… с топором, кобылой, дровнями… Пошёл в лес за дровами. Или, там, сенцо оставшееся вывезти. И быстренько назад — в тепло, к семейному очагу, в избушку свою… Как давит на психику холод, постоянная темнота, когда просто отсвет углей на поде печи — уже счастье… кто замерзал в ночи — поймёт.
«Мело, мело по всей земле Во все пределы. Свеча горела на столе, Свеча горела. … На озаренный потолок Ложились тени, Скрещенья рук, скрещенья ног, Судьбы скрещенья. И падали два башмачка Со стуком на пол. И воск слезами с ночника На платье капал».Это — наше. Исконно-посконное. Вот только Пастернак, как и положено поэту, несколько идеализирует: восковая свеча — только в обеспеченных семьях, у большинства — «воск на платье» не капает. Да и башмачки не падают. Ввиду отсутствия наличия.