«Строгая утеха созерцанья»: Статьи о русской культуре, Душечкина Елена В.

«Строгая утеха созерцанья»: Статьи о русской культуре

на обложку

Душечкина Елена В.

Шрифт:

И все же вероятность использования в середине 1960-х гг. в самиздатском журнале цитаты из Хлебникова кажется нам довольно высокой: молодые поэты-шестидесятники Хлебникова не только знали, но и почитали. По крайней мере, один из его поэтических фрагментов с чу вполне мог послужить эпиграфом для подобного рода издания. Мы имеем в виду отрывок из речи Великого князя в поэме «Настоящее» (1921): «Подземные удары / Слышу, глухой подземный гул. / Нас кто-то рубит, / Дрожат листы, / И вороны летят далече. / Чу! Чую, завтра иль сегодня / Всё дерево на землю упадет. / Железа острие нас рубит. / И дерево дрожит предсмертной дрожью» 324 .

324

Хлебников В. Творения. М., 1987. С. 306.

В 1962 г. чу вдруг появилось в одном из ранних стихотворений Андрея Вознесенского из сборника 1962 г. «Треугольная груша», причем в весьма эффектном и оригинальном стиховом оформлении: в позиции конца, в рифме (с чем до сих пор мы встречались только у Козьмы Пруткова) и заключая собою весь текст «„Милый – скажешь – / прилечу…“ / Чу!..» 325 Это прозвучало столь неожиданно и манерно (хотя и в духе фонетических и ритмических экспериментов Вознесенского), что тут же вызвало пародию Юрия Левитанского. Непосредственным объектом пародии явилось стихотворение Вознесенского «Охота на зайца» (сборник «Антимиры»). Пародийное и весьма едкое чу Левитанского активизировало в нем не столько элемент романтической таинственности или «простонародности», сколько его звуковую форму: «Пятый день по следу лечу / чу – / чую мочу. / Ничего – все равно доскачу» 326 . Здесь пятикратный повтор звукосочетания чу, как кажется, окончательно скомпрометировал это междометие, переведя его в иную семантическую плоскость, где звучание стало важнее смысла. С этого момента и начался период игровых экспериментов с чу.

325

Вознесенский А. Треугольная груша: 4 лирических отступления из поэмы. М., 1962. С. 65.

326

Левитанский Ю. Сюжет с вариациями: Книга в двух частях с предисловием и послесловием автора. М., 1978. С. 28.

Так, например, в стихотворении Евгения Шешолина середины 1980-х гг. это слово используется метафорически в двух разных значениях – традиционно, как императивное междометие, и как название реки в Киргизии: «Чу – горная река – в душе зашевелилась, / Порос травой пахучий берег Или»; тем более что здесь идет игра названиями среднеазиатских рек, странно и забавно звучащими для русского уха: Чу и Или 327 .

327

Из неопубликованного стихотворения Евгения Шешолина «Совершенно бесполезное письмо». В комментарии к этому стихотворению Мирослав Андреев пишет: «Чу – горная река в Киргизии, растворяющаяся в песках Казахстана, сплошь заросших на тысячи квадратных километров индийской коноплей. Или – река в Казахстане». Благодарю А. Ф. Белоусова, познакомившего меня с этим текстом, и В. М. Рожнятовского, предоставившего комментарий к нему.

В настоящее время междометие чу из арсенала романтической поэзии, где оно начало свое существование, перешло в сферу заголовков, представляющих собой юмористическую или ироническую стилизацию восклицаний с чу. Приведу ряд заголовков из опубликованных в интернете материалов: «Чу, слышу Кудрина шаги!» (заголовок анонимной статьи, опубликованной в «Новостях» 27 января 2004 г.); «Чу! Я слышу пушек гром!» (заголовок материала одного из блогов Livejournal, в котором рассказывается о загадочном звуке, раздавшемся в Москве среди бела дня и слышанном многими москвичами); «Чу, жрица нам должна явиться!» (заголовок статьи о представлении в Омском театре спектакля «Анастасия», названного православными священниками «апологией антихристианского учения») 328 ; «Чу, всколыхнулись, Чубары» (заголовок статьи в «Новостях» о начавшемся сносе домов в одном из районов Астаны»); «Чу! Поднимается медленно доллар…» (заголовок статьи на Lenta.ru с подзаголовком «К американской валюте возвращается былая слава» 329 ).

328

http://www.doinfo.ru/rnews.php37bidHl 12520&id=2112518.

329

http://lenta.ru/articles/2004/04/26/dollar/.

Дважды встретились мы в интернете с «Чу!», служащим названием сборника. В первом случае оно было присвоено «Собранию поэтических озарений», сочиненных неким Олимпом Муркиным 330 , во втором – сборнику «Частных умозаключений по опыту писания и издания книг» (Казань, 2004). Автор последнего, А. В. Скворцов, включил в свои «умозаключения» текст, построенный на многократном повторе слога – чу и звука ч: «Чур, / Чудачеств перехлесты / Чушь причуд ума! / Чудо – книжки часто остры. / Чужды. Дичь, / Чума» и т. д.

330

http://lib.ru/ZHURNAL/murkin.txt.

И наконец, приведем полностью стихотворение из Livejournal:

Чу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуЧу-чу-чуИ вас туда же 331 .

331

https://consumor.livejournal.com/15119.html?thread=174095#t174095.

Финальная строка текста – свидетельство того, что междометие чу перешло здесь в сферу эвфемизмов.

«ИМПЕРИАЛЬНАЯ ФОРМУЛА» В РУССКОЙ ПОЭЗИИ

Л. В. Пумпянский в статье 1940 г. «Ломоносов и немецкая школа разума» обратил внимание на особую риторическую фигуру, которую часто использовал Ломоносов в своих стихотворных произведениях. Пумпянский назвал ее «формулой протяжения России» (сделав акцент на пространственном и географическом ее аспектах), или (используя политическую терминологию) – «империальной формулой» 332 . Для того чтобы сразу было понятно, о какой языковой конструкции идет речь, приведем характерный пример применения «империальной формулы» в одной из од Ломоносова: «От теплых уж брегов Азийских / Вселенной часть до вод Балтийских / В объятьи вашем вся лежит» 333 . Об этой конструкции, которой суждено было сыграть заметную роль в русской политической и патриотической поэзии, а также в публицистической прозе, и пойдет речь в настоящей работе.

332

Пумпянский Л. В. Ломоносов и немецкая школа разума // Русская литература XVIII – начала XX века в общественно-культурном контексте. (XVIII век. Сб. 14.) Л., 1983. С. 22–23.

333

Ломоносов М. В. Избранные произведения. М.; Л., 1965. С. 72.

Прежде чем перейти к изложению литературной истории и интерпретации «империальной формулы», мы обратим внимание на ее грамматическое строение. Обычно она оформляется двумя предлогами «от» и «до», каждый из которых употребляется с существительным в родительном падеже. Эти многозначные предлоги в ряде случаев составляют единую грамматическую пару, создающую синтаксическую схему «от чего-то до чего-то». Предлог «от» с существительным в родительном падеже в соединении с предлогом «до» и с другим существительным в родительном падеже используется при определении пространственных или временных границ чего-л.: «от Москвы до Петербурга 600 км», «От рассвета до заката с ней служить и с ней дружить…», или же в переносном смысле: «От любви до ненависти один шаг». При обозначении границ какой-либо части пространства, протяжения, расстояния и т. п. «от» обозначает первый предел, границу, а «до», соответственно, – другой предел, другую границу: «От Урала до Дуная, / До большой реки, / Колыхаясь и сверкая / Движутся полки…» 334 . Содержащееся, которое находится между границами, имеет векторную направленность: от одного к другому; поэтому иногда в данной конструкции вместо предлога «до» употребляется предлог «к»: «от Москвы к Петербургу», «от рассвета к закату». То же и в поэзии: «От славных вод Балтийских края / К востоку путь свой простирая…» 335 . В сознании, воспринимающем высказывание с конструкцией «от чего-то до чего-то», происходит движение мысли от одного предмета к другому, причем «от» указывает на источник, начало, исходный пункт движения и направление чего-л., в то время как «до» показывает пространственный или временной предел, конец. Этим значение предложной пары «от… до» отличается от значения предлога «между», указывающего на то, что находится или совершается внутри обозначенных границ, но делающего каждую из ограниченных точек равноправной и равноценной. Здесь направленность отсутствует; динамики нет. Это первое, что бы хотелось подчеркнуть в семантике данного предложного единства.

334

Лермонтов М. Ю. Собр. соч.: В 4 т. Т. 1. М., 1957. С. 71.

335

Ломоносов М. В. Избранные произведения. С. 143.

Второе: казалось бы, предлоги «от» и «до» должны ограничивать собою линию – «от Москвы до Петербурга». При обозначении длины расстояния это действительно так. Но когда с помощью данных предлогов дается не величина расстояния, а какая-либо иная характеристика содержащегося между двумя точками, то имеется в виду не направленная прямая (вектор), но все пространство (площадь). Так, например, если в выражении «от Москвы до Петербурга 600 км» имеется в виду прямая линия определенной длины, то в выражении «от Москвы до Петербурга тянутся смешанные леса» – характеристика площади, ее наполненность: леса тянутся не только вдоль линии железной дороги, но по всему пространству – от широты Москвы до широты Петербурга. Отсюда и в «формуле протяжения» объектом характеристики становится не столько расстояние, сколько площадь, поверхность, причем поверхность, разворачивающаяся в определенном направлении.

Для русского самосознания величина занимаемой Россией территории часто служила предметом гордости (удовлетворяя своего рода национальные амбиции) – самая обширная страна (равно как и некоторые другие исключительные по тем или иным показателям географические явления российской территории: самое большое озеро на планете – Каспийское, самое глубокое озеро – Байкал, самая длинная река Европы – Волга). Случаи проявления этой гордости, чувства удовлетворенности российским пространством, территорией, бесчисленны. Приведем только несколько примеров из поэзии Ломоносова. В «Хотинской оде» 1739 г.: «Чрез нас предел наш стал широк / На север, запад и восток. / На юге Анна торжествует…» 336 ; в 10 оде 1747 г.: «Пространная твоя держава / О как тебе благодарит! / Воззри на горы превысоки, / Воззри в поля твои широки…» 337 ; в 14 оде 1754 г. в обращении к Богу: «Воззри к нам с высоты святыя, / Воззри, коль широка Россия, / Которой дал ты власть и цвет. / От всех полей и рек широких, / От всех морей и гор высоких / К тебе взывали девять лет» 338 ; а в 19 оде 1762 г.: «Обширность наших стран измерьте» 339 . То же во многих текстах советского времени – от знаменитой «Песни о Родине» на слова В. Лебедева-Кумача («Широка страна моя родная, / Много в ней лесов, полей и рек») до менее известного «Марша юных туристов»: «У нас дорог немало, / Широк простор / От синего Байкала / До Крымских гор».