Стройбат
Шрифт:
— Рота, отставить! — всунулся было Брестель, вспомнив, что он за начальника.
— Кыш, шушера! — Куник дал ему по башке.
— Дай ему, чтоб на гудок сел! — посоветовал прояснившийся уже Миша Попов, стаскивая узкую перешитую гимнастерку. — Раскомандовалась, сучка квелая…
— Холодно без хэбэ! — вякнул кто-то.
— Кому холодно?! — обернулся Куник. — Строиться! Рота, слушай мою команду!..
За окнами с одной стороны казармы стало светло — врубили прожектора на плацу.
— Уходят! — радостно заорал молодой
— Суки! — ощерился Куник, подстегнутый неожиданным отступлением нападавших. — Четвертая рота! За мной!.. На плац!.. Без гимнастерок!..
Выход казармы был узкий, в одну половину двери, и четвертая рота вытекала наружу в холодную ночь тонким ручьем. Оба пожарных щита у выхода уже разобрали и сейчас со щитов срывали красные конусные ведра.
Раздетая, в белых нижних рубахах, четвертая рота скучилась у торца казармы. Впереди был пустой, ярко освещенный бетонный плац, подернутый ночным ледком.
— Одесса! — заорал Куник. — Музыку вруби!
Коля Белошицкий вылущился из гудящей толпы и послушно полез по железной лестнице в кинорубку.
Над плацем женскими голосами громко заныли битлы.
Белошицкий вниз не спустился.
Костя лихорадочно перебирал глазами роту: «Фиши нет, Нуцо нет, а я, я-то почему здесь? Зачем я-то? Мне ж домой!..» От зависти к отсутствующим Фишелю и Нуцо у Кости схватило живот. Он чувствовал: будет что-то страшное, о чем пока не знает этот волосатый идиот Куник, и Богдан не знает, и Миша Попов. Только он, Костя, знает…
«Господи, — стонал про себя Костя, — ведь убьют!..» Анашовый кайф вылетел из его головы, как и не было. Просто так убьют, ни за что! Пусть они все передохнут: Куник, Богдан, Миша… Он же к ним не относится. Он же не с ними. Он другой! Другой!
А Нуцо был здесь. Выпорхнул из-под руки Куника и стал с ним рядом. С лопатой, к которой прилипла уже знакомая вонь. Он преданно смотрел на Куника, ожидая команды, и улыбался.
— Фиша где?! — крикнул ему Костя. — Где Фишка?
— За губарями побег! Валерка велел! — блеснул зубами цыган.
Поджарый Нуцо нетерпеливо прыгал вокруг огромного Куника.
— Пошли! Чего стоим? Холодно!
«Тебя кто звал?! — стонал про себя Костя. — У тебя ж отмазка!..»
Темная казарма второй роты молчала вдалеке, казалась спящей.
Над трибуной полоскался распяленный кумачовый транспарант: «Военный строитель! В совершенстве овладей своей специальностью!»
— За мно-ой! — Куник крутанул в воздухе ремнем, как шашкой, и двинул по диагонали плаца ко второй роте.
Четвертая с лопатами, ломами наперевес, галдя, повалила за ним, пряжки мотались у колен.
— Не бзди, мужики! — орал Куник. — Главное, всей хеврой навалиться!..
— «О-о ге-ол!..» — стонали битлы.
Куник был уже на середине плаца, как вдруг перед ним оказался Бурят. В расстегнутом кителе, в тапочках, Бурят судорожно цеплял на рукав красную повязку дежурного.
— Четвертая рота! Стой на место!.. Приставить ногу к ноге! — Запутавшись в командах, он обеими руками уперся в волосатую Сашкину грудь.
— Мочи Бурята!
Куник, не останавливаясь, отгреб Бурята в сторону. Тот отлетел, упал, заверещал что-то, фуражка покатилась по плацу. Рота валила дальше, за Куником.
До казармы оставалось шагов тридцать. Вторая по-прежнему молчала. Становилось жутко. Видимо, это почувствовал и Куник.
— Не бзди, мужики! — снова заорал он и орал так через каждые два-три шага. Шел и орал, уже даже не оборачиваясь.
Женька со Старым рванулись вперед, чтобы не отстать от Куника. Костя тоже пошел быстрее. Женька держал в руке арматурину. Старый просто шел, шел без всего, ссутулившись по-пожилому, похожий на мастерового фильма «Мать».
— Сука старая!.. — всхлипнул Костя, со злобой взглянув на свой кулак, в котором был зажат ремень. Опять Старый умнее всех, ремня нет — вины меньше.
Женька хлопнул его по плечу:
— Чего ты?
— Ничего! — огрызнулся Костя, стряхивая его руку.
— Не бзди, мужики! — взвился под небеса истошный визг Куника.
И вдруг черная молчавшая казарма ожила. Вспыхнул свет. Кроме центральных дверей, распахнулись боковые. И трех прорех казармы живыми потоками наружу ломанулись блатные.
— Глуши козлов!
— Сучье позорное!..
— Петушня помойная!..
— Мочи лидеров!..
Костя увидел, как Куник, метнувшись навстречу толпе, сливающейся трех потоков, увернулся от вспорхнувшего над его головой лома, и пряжкой, под свист ремня, уложил одного и, обернувшись, ловко достал первого — с ломом, уже вырвавшегося в чужую толпу. Оба подмялись, звякнул о бетон покатившийся лом.
— Минус два! — провопил Куник. — Мочи блатных!
Драка расползлась по всему плацу.
Костя сразу подался в тень трибуны, в темноту. Но и там было страшно: вдруг увидят, что прячется.
На мягких ногах вбежал он в тусующуюся толпу одетых и своих. Он крутил вокруг себя ремнем, надеясь, что никто к нему не сунется. Его и не трогали. И он снова отбежал в тень — передохнуть. Нуцо уделал одетого — лопатой плашмя.
— Луди вторую роту! — кричал Женька, молотя арматуриной по одетым.
Костя готов уже был в очередной раз ворваться в драку, уже ногу приготовил для толчка, но от удара в спину у него перехватило дух.
— А-а!.. Ма-а-ма!..
Пока он несколько мгновений ждал смерти, стриженый блатной, отоваривший его пряжкой, побежал дальше. Костя понял, что не умрет. За блатным рыпнулся Нуцо, оторванный от своей драки Костиным воплем, и успел приголубить блатного лопатой. Из прорвавшейся на спине гимнастерки потекла чернота. Блатной сунул руку за спину, глянул на нее и помчался к своей казарме.