Струна и люстра
Шрифт:
Толя щелкнул выключателем, и дождливый дневной свет смешался с другим — от яркой лампочки над головами.
— Рассаживайтесь, — предложила Света, как хозяйка, пригласившая гостей на пирог.
Расселись кто где — на старый сундук, на свернутый в трубу (и, наверно, побитый молью) ковер, на древний телевизор с маленьким выпуклым экраном. Грета прыгнула на толстую балку и привычно закачала длинными следопытскими ногами. Только Май не сел, он с натугой потащил из-за кривого письменного стола картонную коробку от пылесоса. Все вытянули шеи. Грину вдруг почудилось, что он присутствует при странном таинственном действе.
Май откинул картонные клапаны. Внутренность коробки выбросила наружу мелкий искристый блеск — от шаров, бус, мишуры…
Май открыл плоский фанерный ящичек.
— Смотрите-ка, сколько свечек осталось… Хватит еще на одно Рождество…
Грин увидел тонкие свечи, похожие на цветные, источенные наполовину карандаши (только вместо грифелей — черные закорючки обгоревших фитильков).
— На Новый год мы зажигаем на елке лампочки, а на Рождество настоящие свечки, — шепнула Света Грину, словно посвящала в тайну. Они сидели рядом на сундуке, Светин шепоток щекотнул Грину ухо.
— А не опасно? — спросил Грин, чтобы что-то сказать и заглушить непонятное смущенье.
— Ничуть, — отозвалась Света. — Мы все внимательно следим и держим рядом воду… Да они и не долго горят, лишь в начале праздника…
Май стал доставать игрушку за игрушкой, они пошли по рукам. Ватные, обсыпанные блестками снеговики и зайчата, витые блестящие сосульки, картонные домики со слюдяными окнами, зеркальные шары, тонкие кубики и пирамидки, собранные из стеклянных палочек…
— Здесь есть совсем старинные игрушки, еще прабабушкины… — снова шепотом сказала Света. — Вот эта, например… — И закачала на петельке склеенный из двух выпуклых половинок серебристый месяц — глазастый, носатый, улыбчивый…
— Дай… пожалуйста… — выдохнул Грин. Она положила невесомую игрушку ему на ладонь.
— Я помню… — тихо сказал Грин (и кашлянул, потому что царапнуло в горле). — У нас был такой же…
Воспоминания — беспорядочные, несвязные, но подробные — сыпались на Грина, словно содержимое коробки вывалили на него разом… Да, их елочка была маленькая и украшений, конечно, было меньше, чем здесь, но… так похоже, так знакомо… А сквозь это шелестящее серебристое дрожание сказки — память про мамины руки, папин голос, снежный солнечный день и прыгающих за окнами снегирей… На открытые колени Грина упала мягкая мишура и защекотала кожу, будто шерсть кота Юшика. Грин погладил ее…
А папина щетинка на лице (не успел побриться) тоже была щекочущая, только пожестче кошачей шерсти. Как искусственная хвоя распушившейся на полке елочки…
«Юшик, не вздумай прыгать на елку, а то будет ой-ёй-ёй что…»
В лесу нашли мы ёлочку С искусственной хвоёй. Поставили на полочку, А дальше ой-ёй-ёй…Странно, что знакомые слова вдруг перестали укладываться в привычную мелодию спортивного марша… Грин сердито мотнул головой…
— Можно, я посмотрю этот шарик? — вдруг попросил со стороны Лыш. Непривычно звонким (будто не своим, а Толиным голосом). И потянулся с бачка к золотисто-зеркальному, украшенному синими звездочками шару. Не шарику, а именно шару — величиной с большущее яблоко.
— Возьми… — Поля дала ему хрупкую игрушку из ладоней в ладони.
— Только не разбей, — предупредила Грета. — Это старинный шар. Можно сказать, исторический экспонат. Да, Май?
— Лыш не разобьет, — пообещал Май.
Лыш уже другим, вредным, голосом сообщил на ломаном немецком языке:
— Ди швестер Гретхен видер лере зайне унглюклихе брудер… — Это примерно означало: «Сестрица Грета снова учит своего несчастного брата».
— Дер дойче болтун, — сказала Грета. Поправила край куцей складчатой юбочки и опять закачала ногами — в ритме песенки, которую неразборчиво мурлыкала себе под нос. Грин глянул на нее, встретился глазами. Грета отвела глаза, поправила юбочку снова и вдруг выговорила с непривычной робостью:
— Грин, ты не обидишься, если я спрошу про ту песню?
— Какую? — бормотнул он, почуяв странное совпадение.
— Про которую ты рассказывал… Которая в письме твоего папы…
— Я… не обижусь… — и легонький озноб прошел под футболкой. — А чего… спрашивать-то?..
— Ты уверен, что твой папа пел ее на ту спортивную мелодию?
— Я… не знаю… Но он же сам написал…
— Да, он написал, что «Уралочка». Но ведь пел-то он ее не меньше десяти лет назад. Больше даже… А марш спортклуба «Уралочка» сочинили гораздо позднее. Я проверяла по Интернету…
— Ну… и что? — пробормотал Грин, удивляясь навалившемуся тревожному нетерпению. Кожа покрылась пупырышками, как от озноба.
— Дело в том, что есть еще одна «Уралочка». Очень старая песня. Мы со Светой пели ее в прошлом году в школе на концерте в День Победы… Помнишь, Свет?.. Там, как боец на фронте вспоминает свою невесту, она родом с Урала… Вот…
Грета помолчала (видимо, прогоняла смущение) и вдруг пропела негромко и очень чисто:
Моя подружка дальняя, Как ёлочка в снегу. Ту ёлочку-Уралочку Забыть я не могу. Давно ушел я из дому. Но помню до сих пор Ее совсем особенный Уральский разговор…Грин сжал губы и зажмурился. Воспоминание накрыло его, как мягкая лавина. Теперь казалось: эту мелодию не забывал он никогда…
— Еще… пожалуйста… — не открывая глаз, попросил он шепотом.
Грета сказала:
— Свет, давай вместе…
Грин почувствовал, что Света соскочила с сундука и, видимо, скакнула на балку, села рядом с Гретой.
— Грета унд Света зинген, — сумрачно известил всех Лыш. Явно не из вредности, а чтобы ослабить напряженность странного ожидания.
— Лыш, помолчи, пожалуйста, — строго попросила маленькая Поля.