Струна и люстра
Шрифт:
Толя щелкнул выключателем, и дождливый дневной свет смешался с другим — от яркой лампочки над головами.
— Рассаживайтесь, — предложила Света, как хозяйка, пригласившая гостей на пирог.
Расселись кто где — на старый сундук, на свернутый в трубу (и, наверно, побитый молью) ковер, на древний телевизор с маленьким выпуклым экраном. Грета прыгнула на толстую балку и привычно закачала длинными следопытскими ногами. Только Май не сел, он с натугой потащил из-за кривого письменного стола картонную коробку от пылесоса. Все вытянули шеи. Грину вдруг почудилось, что он присутствует при странном таинственном
Май откинул картонные клапаны. Внутренность коробки выбросила наружу мелкий искристый блеск — от шаров, бус, мишуры…
Май открыл плоский фанерный ящичек.
— Смотрите-ка, сколько свечек осталось… Хватит еще на одно Рождество…
Грин увидел тонкие свечи, похожие на цветные, источенные наполовину карандаши (только вместо грифелей — черные закорючки обгоревших фитильков).
— На Новый год мы зажигаем на елке лампочки, а на Рождество настоящие свечки, — шепнула Света Грину, словно посвящала в тайну. Они сидели рядом на сундуке, Светин шепоток щекотнул Грину ухо.
— А не опасно? — спросил Грин, чтобы что-то сказать и заглушить непонятное смущенье.
— Ничуть, — отозвалась Света. — Мы все внимательно следим и держим рядом воду… Да они и не долго горят, лишь в начале праздника…
Май стал доставать игрушку за игрушкой, они пошли по рукам. Ватные, обсыпанные блестками снеговики и зайчата, витые блестящие сосульки, картонные домики со слюдяными окнами, зеркальные шары, тонкие кубики и пирамидки, собранные из стеклянных палочек…
— Здесь есть совсем старинные игрушки, еще прабабушкины… — снова шепотом сказала Света. — Вот эта, например… — И закачала на петельке склеенный из двух выпуклых половинок серебристый месяц — глазастый, носатый, улыбчивый…
— Дай… пожалуйста… — выдохнул Грин. Она положила невесомую игрушку ему на ладонь.
— Я помню… — тихо сказал Грин (и кашлянул, потому что царапнуло в горле). — У нас был такой же…
Воспоминания — беспорядочные, несвязные, но подробные — сыпались на Грина, словно содержимое коробки вывалили на него разом… Да, их елочка была маленькая и украшений, конечно, было меньше, чем здесь, но… так похоже, так знакомо… А сквозь это шелестящее серебристое дрожание сказки — память про мамины руки, папин голос, снежный солнечный день и прыгающих за окнами снегирей… На открытые колени Грина упала мягкая мишура и защекотала кожу, будто шерсть кота Юшика. Грин погладил ее…
А папина щетинка на лице (не успел побриться) тоже была щекочущая, только пожестче кошачей шерсти. Как искусственная хвоя распушившейся на полке елочки…
«Юшик, не вздумай прыгать на елку, а то будет ой-ёй-ёй что…»
В лесу нашли мы ёлочку С искусственной хвоёй. Поставили на полочку, А дальше ой-ёй-ёй…Странно, что знакомые слова вдруг перестали укладываться в привычную мелодию спортивного марша… Грин сердито мотнул головой…
— Можно, я посмотрю этот шарик? — вдруг попросил со стороны Лыш. Непривычно звонким (будто не своим, а Толиным голосом). И потянулся с бачка к золотисто-зеркальному, украшенному синими звездочками шару. Не шарику, а именно шару — величиной с большущее яблоко.
— Возьми… — Поля дала ему хрупкую игрушку из ладоней в ладони.
— Только не разбей, — предупредила Грета. — Это старинный шар. Можно сказать, исторический экспонат. Да, Май?
— Лыш не разобьет, — пообещал Май.
Лыш уже другим, вредным, голосом сообщил на ломаном немецком языке:
— Ди швестер Гретхен видер лере зайне унглюклихе брудер… — Это примерно означало: «Сестрица Грета снова учит своего несчастного брата».
— Дер дойче болтун, — сказала Грета. Поправила край куцей складчатой юбочки и опять закачала ногами — в ритме песенки, которую неразборчиво мурлыкала себе под нос. Грин глянул на нее, встретился глазами. Грета отвела глаза, поправила юбочку снова и вдруг выговорила с непривычной робостью:
— Грин, ты не обидишься, если я спрошу про ту песню?
— Какую? — бормотнул он, почуяв странное совпадение.
— Про которую ты рассказывал… Которая в письме твоего папы…
— Я… не обижусь… — и легонький озноб прошел под футболкой. — А чего… спрашивать-то?..
— Ты уверен, что твой папа пел ее на ту спортивную мелодию?
— Я… не знаю… Но он же сам написал…
— Да, он написал, что «Уралочка». Но ведь пел-то он ее не меньше десяти лет назад. Больше даже… А марш спортклуба «Уралочка» сочинили гораздо позднее. Я проверяла по Интернету…
— Ну… и что? — пробормотал Грин, удивляясь навалившемуся тревожному нетерпению. Кожа покрылась пупырышками, как от озноба.
— Дело в том, что есть еще одна «Уралочка». Очень старая песня. Мы со Светой пели ее в прошлом году в школе на концерте в День Победы… Помнишь, Свет?.. Там, как боец на фронте вспоминает свою невесту, она родом с Урала… Вот…
Грета помолчала (видимо, прогоняла смущение) и вдруг пропела негромко и очень чисто:
Моя подружка дальняя, Как ёлочка в снегу. Ту ёлочку-Уралочку Забыть я не могу. Давно ушел я из дому. Но помню до сих пор Ее совсем особенный Уральский разговор…Грин сжал губы и зажмурился. Воспоминание накрыло его, как мягкая лавина. Теперь казалось: эту мелодию не забывал он никогда…
— Еще… пожалуйста… — не открывая глаз, попросил он шепотом.
Грета сказала:
— Свет, давай вместе…
Грин почувствовал, что Света соскочила с сундука и, видимо, скакнула на балку, села рядом с Гретой.
— Грета унд Света зинген, — сумрачно известил всех Лыш. Явно не из вредности, а чтобы ослабить напряженность странного ожидания.
— Лыш, помолчи, пожалуйста, — строго попросила маленькая Поля.