Струны
Шрифт:
Размеры сооружения потрясали, однако Элия тут же вспомнила — тем же, что и она, путем в Кейнсвилл прибывают тысячи, сотни тысяч людей. Прибывают не размеренно, месяц за месяцем, летом и зимой, а короткими, судорожными всплесками, после которых аэропорт надолго замирает. Если все будет хорошо, вскоре начнется новый ход лосося. Лосось? Лемминги? Саранча?
Пчелы! Пересадка пчел в новый улей! А она — пчелиная матка, возглавляющая очередной рой.
Институт не был бы Институтом, не позаботься он и здесь о безопасности. Несмотря на удаленное положение аэропорта и поздний час, самолет подцепили к буксировщику, оттащили в ангар, заперли ворота и только затем приступили к разгрузке. Ослепительный свет дуговых фонарей заставил Элию болезненно сощуриться. Спустившись по трапу, она увидела перед собой группу встречающих, возглавляемую — ну как же без него! — доктором Фишем. Все остальные члены группы выглядели так, словно только что вылезли из постели. Доктор Фиш выглядел так, словно только что вылез из могилы. Прошептав несколько вежливых вопросов типа хорошо-ли-вы-долетели, он — почти беззвучно — представил Элии долговязого, немолодого и мрачноватого разведчика — Патрика О'Брайена.
— После вчерашней трагедии разведчику О'Брайену, мадам, поручено взять на себя прошлые обязанности Бейкера. Обязанности доктора Девлина временно исполняются директором.
О'Брайен пожал Элии руку и вроде как поклонился. Или это была иллюзия, вызванная его сутулостью и слепящим светом?
— Времени очень мало, Ваше Высочество.
— Очень мало.
— Тогда я быстро введу вас в курс дела. — О'Брайен говорил сухим, деловым тоном. — В списке осталось два не осмотренных вами мира. Кинто уже изучен долговременной экспедицией. Как и в случае Ориноко, результаты вызывают тревогу. Планетный материал сильно подавляет размножение и развитие дрозофил. Причина еще не выяснена.
Дрозофиле — и той там плохо, так что же говорить о пчелиной матке? Мысли шевелились в голове Элии медленно и тупо, как толстые, перекормленные карпы в пруду. Господи, сказал один из карпов, как же я устала!
— Аск откроется во второй половине дня. Это будет всего лишь второе окно, так что рассказывать пока нечего. В тот раз на планете остался робби; программа дальнейших исследований будет сильно зависеть от его данных.
Элия кивнула. Ну неужели нельзя было найти место для разговора получше, чем этот огромный, гулкий, залитый слепящим светом сарай? Да и как можно заниматься чем-то серьезным глухой ночью, в окружении десятка усталых людей, только и мечтающих, что добраться до кровати?
— А Тибр?
— Тибр откроется завтра, ранним утром. Изучим доклад экспедиции, тогда и будем решать, что делать дальше.
Промозглая ночная сырость проникала до самых костей, Элию била зябкая дрожь. “Будем решать…” Говоря попросту, пройдут сутки с небольшим, и я должна буду принять окончательное решение. А откуда я возьму абсолютную уверенность? Попросить еще три дня, до следующего окна? А чем это поможет? Если все анализы и наблюдения подтвердят безопасность Тибра, если буддхи останется при прежнем своем мнении, если Агнес Хаббард повернется ко мне и спросит: “Ну так что?»
Ну так что?
— Я хочу спать, — решительно заявила Элия и направилась к ждущим пассажиров тележкам; следом за ней потянулись Джетро со своими помощниками и Моала, все мрачные, угрюмые, еле живые от усталости.
Возвращение в купол Коламбус напоминало похоронную процессию — за все время пути не было сказано ни слова. Элия мечтала добраться до номера, рухнуть на кровать, уснуть — и была несказанно удивлена, когда ноги ее, словно по своей собственной воле, направились в кафе. Здесь она выпила, одну за другой, три чашки крепчайшего черного кофе.
Кофе? В пятом часу утра? Да ты, подруга, совсем сбрендила, спать тебе нужно, а не кофе пить, — укоряла себя Элия, заказывая четвертую чашку.
— А можно я пойду спать? — спросила Моала; красные от усталости глаза служанки каждую секунду пытались закрыться.
— Конечно! — воскликнула Элия, злясь на себя за эгоизм и невнимательность. Моала улыбнулась, встала и направилась, еле таща ноги, к спиралатору.
Вместе с ней ушла и парочка безгласных, безымянных прихлебателей; Элия осталась в обществе его лягушачьего высочества доктора Джетро Джара.
Странное дело, этот поганец совсем не выглядел усталым. В его усах запуталась наглая, довольная ухмылка. Руку Элии накрыла холодная липкая лапка.
— Элия, дорогая!
— Да, доктор Джар?
— Ну зачем же такая официальность? — улыбнулся Джетро. — В интимной обстановке, один на один, вы смело можете называть меня по имени. Я прекрасно понимаю, что достойная всяческого сожаления гибель вашего молодого друга была для вас огромным ударом. Вы знаете, что я всегда к вашим услугам, и если есть хоть что-нибудь, чем я…
К счастью для себя, Джетро не был окончательно туп и обладал некоторой наблюдательностью; заметив, как потемнело лицо Элии, он поспешно смолк. Доведи господин министр эту речь до прямого — как несколько дней назад — предложения своих услуг, дело неизбежно закончилось бы тяжелыми физическими повреждениями.
— Я разрешаю вам удалиться, доктор Джар.
Темные, маслянистые глаза опасно вспыхнули, затем Джетро встал и мрачно поплелся прочь.
Оставшись наконец в одиночестве, Элия поднесла чашку ко рту и тут же со злостью ее отставила; по-голубоватому пластику стола побежали темно-коричневые ручейки.
Хватит кофе! Кофе ей больше не нужен! Элия зарыла лицо в ладони. Жуткий, нечеловечески кошмарный день. Одна, хоть и небольшая, радость — у нее почти не было времени думать о Седрике. Боже всемилостивый, это надо же человеку попасть в такой переплет! Заперт, посреди ада кромешного, в одной камере с Девлином и этой ужасной бабой, Пандорой Экклес!
Но почему же молчала интуиция? Ну да, конечно, она ведь никогда не интересуется другими людьми. Вот если бы опасность угрожала самой Элии, тут бы без сатори дело не обошлось. Седрика больше нет. Элия цинично использовала его в своих интересах — ну, не она сама, а буддхи, — но теперь неожиданно оказалось, что он вызывал у нее какое-то новое, незнакомое чувство. Любовь, наверное, — или хотя бы первый проблеск любви. Сам-то он, Седрик, с готовностью предлагал ей всю свою любовь, только бери. А любовь — вещь сильная и опасная, дотронешься — и тут же прилип.
Неужели же тогда Седрик не имел никакого значения? Седрик, почти любовник и — вполне возможно — будущий напарник? В новом, необжитом мире его навыки, его отвага — да и просто его рост — могли бы оказаться неоценимо важными. Из него вышел бы великолепный защитник — умелый и беззаветно преданный. Если Седрику предстояло погибнуть на Ниле, почему же я не получила предупреждения, не спасла его? Ведь это было бы к вящей моей выгоде.
А может быть, Агнес Хаббард, имевшая для внука совсем иные планы, ни в коем случае, ни под каким видом не отпустила бы его на Тибр? В таком случае Седрик превращался для буддхи в пустое место, в абсолютно бесполезное существо. Элия пожала плечами и допила последние капли кофе.