Струпья
Шрифт:
– И теперь волчица ждет тебя? – спросил я.
– Ждет. Да только не за самца мстить она хочет. Она ждет, когда помру, чтобы душу забрать. Считай я здесь задержался. Выторговал себе сколько-то времени.
– Охотник, может со мной махнешь?
– Не, дружище. И даром твоей помойки мне не надо. У меня ж в лесу все. И дом и хозяйство. Что я в городе то делать буду?
– Ну, можешь токсидермистом стать, – улыбнулся я.
– Дурак ты. Своих корней не пустил а чужие рубишь.
– Охотник, я увижу тебя?
– Может быть и свидимся.
Охотник умер через
Я тогда был в группе активистов по защите природы. Я, как главный биолог, предложил всем естествоиспытателям заночевать в палатках, а за одно взять образчики разных трав, да и если повезет – найти что-то уникальное. Помню не спалось мне жутко. То комары мешали, то студенты храпели. В общем не спалось. Вышел из палатки от уголька костра подкуриться, а прямо напротив меня волк стоит. Большущий такой, с черной густой шерстью. Смотрит на меня, не рычит, не скалится, будто улыбается. Прям как охотник! Только вспомнил его, а волк испарился.
Путь
Шуршание летних трав, и запах выхлопных газов. Красный свет габаритных огней и голубоватый дым сигарет. Черная шелковая лента асфальта пересекает леса и поля, и можно уехать автостопом так далеко, что можно забыть самого себя. Просто собрать вещи в рюкзак и выскользнуть в ночь через открытое окно. Прощайте родители, прощайте друзья. Меня задушили четыре стены, распорядок дня, и тихая медленная смерть в кругу семьи. Прощайте.
Как-то в школе он смотрел в окно, и рисовал в тетради дороги. Лабиринты путей, разветвления вен, по которым циркулирует свобода и праздность. Ему было так скучно и одиноко, что он готов бросить все, лишь бы освободиться от оков нормальной жизни, и стать не одиноким а одиночкой. Стать человеком, чье одиночество было бы оправданным. Какая разница, где быть одному: среди знакомых или на дороге? Ему часто снились сны, в которых он путешествовал автостопом. Там не было городов, не было деревень. Лишь бесконечная дорога по которым рассекали полупустые автобусы и редкие автомобили. Трасса петляла среди скалистых холмов, фары высвечивали ржавые указатели. Именно об этом он мечтал в последнее время, и если у него не было возможности сбежать, то он предпочел бы навсегда уснуть, чтобы видеть один и тот же сон.
В школе, как в прочем и везде, у него не ладилось. Или он был слишком умным для людей, либо слишком тупым, чтобы жить по их скучным законам. Он всегда отличался от толпы. Многие ненавидели его за то, что он был белой вороной, но и они же и понимали, что с парнем не стоило иметь никаких дел. Все были уверенны в том, что когда-нибудь он разорвет тонкую мембрану спокойствия их поселка, и навсегда сбежит. Так и случилось. Ночью, когда было невыносимо ждать того момента, когда-же он окажется в пути, он просто собрал вещи в рюкзак и сбежал. Добрался пешком до трассы и стал голосовать. Путешествие началось.
Его не волновало, что его искали. Не волновало, что в землю опустили пустой гроб, а сверху поставили крест с его именем. Чтобы не было так противно смотреть в зеркало и вспоминать унылое прошлое, в туалете заправки он выкрасил волосы в черный цвет, и ополоснул их под краном с холодной водой. Теперь он всегда одевался в черное. Одежду он крал с бельевых веревок, питался лишь тем, чем угощали его водители. Горячий ароматный кофе в термосе, холодные бутерброды с мясом. На еду были щедрыми дальнобойщики, и он молился за здоровье их жен, которые пихали своим мужьям лишние котлетки и сосиски. В пути он не доедал, сильно исхудал, но такая еда была в миллион раз вкусней того, что стряпала его мать. Вспоминая ее супы и маккароны с гречей, на языке он чувствовал вкус картона. Вкус скуки.
А еще он сменил имя. Любопытным попутчикам он назывался Райдом. Ride с английского переводилось как "идти", а еще была такая руна с названием "Райдос", что обозначало движение, какой-то процесс. Воспользовавшись иголкой и чернилами от ручки, он наколол себе это слово на руке.
Райд жил на дороге. Он ночевал в задних кабинках добрых далнобойщиков, и рев мотора пел ему свою колыбельную. Или на задних сидениях легковушки, закутавшись в покрывало, стащенное в каком-то дешевом мотельчике. Бывало, что приходилось коротать ночи на улице, но в этом тоже было свое очарование. Не каждый мог себе позволить поспать на скамейке в ярком оранжевом свете заправки, или в лесу на теплом камне, поросшим зеленым бархатом мха.
Жить в пути было интересно и занимательно. Были и опасности, и маленькие радости, и неожиданные филосовские озарения, когда бредешь по обочине и куришь одну за одной, оборачиваясь назад в ожидании машины. Дешевый портвейн с дикой земляникой были дороже самых дорогих вин, а объятия чужих мужчин и печка в салоне согревали душу лучше, чем тепло родного дома.
Он продавал себя лишь в крайних случаях. Когда нужно было купить что-то важное, или когда мучал нестерпимый голод. Райду в начале пути и в голову не приходило спать со своими попутчиками, но однажды его об этом просто попросили и обещали дать за это достаточно денег, чтобы позволить себе расслабиться, и купить на автостанции билет на долгую дорогу в автобусе. Его первый клиент был среднего возраста, довольно симпатичным, и внушал доверие. Он был молчаливым, косо поглядывал на колоритного Райда, а потом не выдержал и спросил, что у него в волосах. Тот рассеянно провел по спутанным длинным лохмам, по нескольким тонким косичкам, к которым были прикрепленны вороньи перья, подобранные на обочине. Он так и сказал, что в его волосах – вороньи перья. Мужчина усмехнулся:
– Чудо ты в перьях, – сказал он, и в интонации его голоса, Райд услышал незнакомое ему возбуждение. У него еще никогда не было мужчин, и потому он еще не знал как отличать по голосу похоть. Мужчина стал чаще поглядывать на Райда, и он понял, что это значит. Ему не было страшно, нет, просто он волновался, что сделает что-нибудь не так.
– Слушай, пацан. Я могу тебя выручить деньгами.
– Сколько? – спросил Райд, сразу перейдя к делу, и дав понять мужчине, что он в курсе, что надо делать.
– Я дам тебе две тысячи рублей, если ты у меня пососешь. Идет?
– Хорошо. Только не кончайте в рот.
– Обломщик, – плотоядно улыбнулся мужик, и свернул на обочину. В темноте Райд нащупал ремень на джинсах, расстегул его, расстегнул ширинку. Оттянув резинку трусов, он нащупал крепкий обрезанный член, и зажмурившись, взял его в рот. Он был солоноватым на вкус, а когда Райд хотел взять его поглубже, то чуть не поперхнулся.
– Ты ведь новичок в этом деле, да? – спросил мужчина.