Студёная любовь
Шрифт:
— Ты меняешься слишком быстро… — как-то тревожно пробормотал Ял. — Посмотри, — в большом холле замка он повернул меня к стене, что была от потолка до пола покрыта зеркальной пластиной. И я уронил челюсть. Прядь, что побелела еще в академии, разрослась, как зараза, и теперь полголовы, вместо моих темных волос, покрывали снежные, кристально белые пряди. Глаз с левой стороны утратил янтарное тепло, погас и укрылся блеклой мутностью.
— Позовите Любаву! — крикнул рыжий в пустоту коридоров, но я вцепился мерзлыми пальцами в его локоть и сильно тряхнул.
— Нет! Хватит.
— Ты… — его глаза забегали, — но ты… в-в-выгоришь, Син. Замерзнешь.
— И мрак с ним, — я скрипнул зубами и, придерживаясь за стену деревянными от холода пальцами, побрел в сторону своего крыла.
— Так нельзя. Я не знаю, что у в-ф-фас тут произошло, но она должна понимать, кто ты. Должна…
Я дернулся и зло оглянулся на рыжего. Тот отшатнулся, будто кошмар увидел.
— Спать со мной?! — я не кричал, но ярость клокотала под горлом, как огненная змея.
— Если это единственное, что помогает… — не до конца восстановившийся парень тоже придерживал стену рукой и повел плечом, мол, а что делать.
— Я лучше умру, чем стану принуждать кого-то любить себя.
— Но ты наследник! — возмутился рыжий. — Будущий король Криты. Дев-ф-фушка должна…
— Я. Сказал. Хватит! — Ярость кусалась, заплетала холодные лозы вокруг шеи, не давала дышать. На последнем выдохе смог выдавить: — Иди к себе, Ял. Не лезь в это.
Рыжий отстранился, сначала засомневался, но потом сорвался с места и с не присущей для него скоростью помчал по коридору.
Время трещало, обвивало лодыжки холодными жгутами, будто пыталось задержать или остановить.
Время забирало жизнь. Тик-так. Тик-так… тик…
До комнаты я дошел, едва чувствуя тело. Губы ссохлись или смерзлись, уже и не поймешь, лицо и спину стянуло, словно на мне тяжелая кольчуга. Дыхание замедлилось, кровь холодила вены, я чувствовал, как она медленно перекатывается под кожей и вот-вот остановится.
Если я умру, умрет и Белянка…
Как же ее оторвать от себя и не причинить вред?
Ввалившись в комнату будто пьяный и едва не растянувшись на пороге, я закрыл дверь на ключ.
Озноб пробивал насквозь, рассекая позвоночник снизу вверх и обратно, а легкие не раскрывались, словно внутри мехов теперь колючки.
Наверное, я добирался сюда слишком долго, почти сразу кто-то робко постучал.
— Уходи… — прижавшись лбом к полированному полотну, я шевельнул губами.
Знал, что это она. Услышал. Почувствовал.
Весна, сладость на языке, а на берегу теплого озера, прячась от зноя в тени деревьев, звенят чашечки ландышей. Снежные хлопья, летящие с неба, не обжигают кожу, а исчезают в темно-синих потоках.
Меня уносило невероятной иллюзией в вязкий сумрак, где я с трудом мог шевелиться или говорить.
— Открой, Синарьен, — невеста царапнула по двери, но голос был отдаленным, сжатым, словно ей неприятно.
Не-невеста теперь…
— Зачем? — выдохнул я со свистом, подрагивая от холода.
Она не ответила, лишь снова стукнула костяшкой по двери, неуклюже, неуверенно, а я заулыбался очевидности, отчего мерзлые губы потрескались до крови.
— Ты пришла не ради меня, а чтобы не умереть.
— Тебе проще убить нас обоих? — сначала взвилась Любава, но после запнулась и надолго замолчала.
Я не удержался на каменных ногах и, прижавшись спиной к двери, сполз на пол.
— Я давно мертв, Любовь. Года три уже.
— Почему три? — прошептала она, а после умоляюще протянула: — Но я ведь еще жива…
Я прыснул, облизал пересохшие губы, что тут же покрылись корочкой льда.
— Значит, тянуть до последнего, отворачиваться, а потом делать из меня изверга тебе проще? В тот вечер ты ласкала меня, изводила, провоцировала, а потом я виноват?!
— Ты напал на меня. Я… испугалась.
— Ты хотела меня не меньше.
— Нет!
— Правильно, лучше врать себе, я тоже так делаю, — откинул затылок назад, отчего в голове взорвались белые искры. — Лучше беги, Белянка, пока я еще при разуме.
— Я… — ее голос жутко дрожал, смешивался с сипотцой, — не уйду.
Холодная боль сминала сознание, я уплывал в темноту и едва различал силуэты комнаты, сидя какое-то время без движения.
И когда уже ухватиться было не за что, впереди, в полном мраке, возник танцующий огонек. Вытянув руку, я бережно коснулся его пальцами, но не дотянулся. Тряхнул головой. В ушах зазвенело. Между ребер заныло.
Тихий вздох пролетел под щелью двери, и в холодной груди нерешительно затрепетало тепло.
Волны жара наплывали медленно, боязливо. Я пошевелил пальцами. Они потеплели. Осторожно повернувшись плечом к двери, прошептал:
— Что ты делаешь?
— Пытаюсь тебе помочь, — тихим шелестом ответила Любава.
Тихий стон коснулся моих ушей, и я потянулся к ручке. Вставать было сложно, ноги все еще деревенели, но я смог щелкнуть замком и даже повернуть темную головешку, но толкнуть полотно не получилось. Словно с другой стороны двери кто-то придерживал.
Не справившись с головокружением, я рухнул навзничь. Было ощущение, что тело от падения разлетится на куски, как лед.
Дверь распахнулась. Холодный сырой воздух из коридора коснулся щеки.
Дверь захлопнулась, щелкнул замок, сквозняк отступил.
— Ты можешь уйти, — отчеканил я твердыми губами. Не ее, а себя упрашивая остановиться, запретить, заткнуть нахрен низменные желания. Магия не может лишать нас выбора! Не имеет права.
Я хотел Любаву, как безумец, но теперь — это будто жрать горький перец, пытаясь набить голодный желудок. Только хуже станет. И каждый раз, прикасаясь, я буду думать, что она не со мной, а думает о другом. Представляет какого-то оборванца на моем месте.