Студент 3
Шрифт:
Но зашел я издалека:
— … спросить тебя хочу другое. Скажи, вы в этой квартире давно живете?
Лена совсем не удивилась этому вопросу, очевидно, начиная привыкать к моим дедуктивным многоходовкам. Напротив, невольно приосанилась:
— Да всю жизнь! И я, и родители… Ну, папа, то есть. Это квартира его папы, моего дедушки…
— Слушай, это ведь очень престижные дома были! И ваш, и другой полукруглый. Кто здесь получал квартиры по тем временам? Ты знаешь?
— Конечно! — Лена воспрянула. Глотнула чаю. — Я
Она вдохновенно и с гордостью распространилась о том, что ее дедушка был крупный ученый, доктор наук, в время войны работавший над очень важными задачами в области химии углеводородов. И после войны продолжал работу в специальной лаборатории в НИИ… и может, стал бы академиком или хотя бы членом-корреспондентом, но умер. Скоропостижно скончался в пятьдесят восьмом.
— Не успел увидеть внучку… — вздохнула она и чуть не прослезилась.
«И как внучка трахается в его доме…» — хулигански полезло у меня на язык, едва сдержался.
— Некролог в газете был! — возгордилась Лена. — Сейчас покажу!..
Она вспорхнула, умчалась в комнаты, довольно долго гремела и шуршала чем-то, вернулась с пожелтевшей газетой:
— Вот! На четвертой полосе.
Я кивнул, но с интересом просмотрел и другие полосы. Газета «Знамя коммунизма» от 28 января 1958 года. А на четвертой, верно, траурная рамка, портрет интеллигентного пожилого дядечки, в котором явно сохранялось что-то от прежнего, канувшего в Лету мира, унесенного Первой мировой войной, революциями, войной Гражданской…
«Руководство и коллектив научно-исследовательского института с прискорбием сообщают… на шестьдесят третьем году жизни… Никонов Владимир Петрович… доктор химических наук… Орден Трудового Красного знамени! Ничего себе… Медали… Память навсегда останется с нами…» Ну, понятно.
Пока я все это читал, Лена увлеченно трепала язычком — увы, ни дедушки, ни бабушки с отцовской стороны ей не суждено было увидеть. Мать отца скончалась еще раньше. И ей, Лене, от этого иногда бывает очень горько, хотя грех жаловаться на папу с мамой — редко кому доставалось больше родительской любви, чем Леночке Никоновой…
— Да, понимаю, — сочувственно сказал я, складывая и возвращая газетный лист. — Но я что хочу спросить: смотри, получается в эти два дома заселяли, думаю, по особым спискам, на уровне Обкома, минимум Горкома, так?..
Лена прожевала ломтик пряника, запила чаем:
— Всех деталей не знаю, а вообще…
Вообще ближайшие кварталы строились для работников молодого тогда Политеха, нескольких НИИ, тесно связанных как с тем же Политехом, так и с рядом крупных предприятий. Здания были разной степени солидности, именно вот эти два полукруглых — одни из самых-самых. Здесь получали жилье ведущие ученые, профессора, руководящий и ведущий инженерный состав заводов… ну и, ясный день, червячками пролезли несколько партийных и советских работников звеньев «Горком-Райком».
— Оно конечно, — Лена вздохнула, — за двадцать-то лет много воды утекло, но большинство так и живут здесь. Дети, внуки…
— И ты многих знаешь?
— Разумеется! Тебя кто-то конкретно интересует?
— Да. Только не в вашем доме, а в другом. Это молодой мужчина лет тридцати. Такой весь из себя, в шикарном прикиде, в модных очках… Я знаю, что он барыжит всяким товаром, а кличка у него Кайзер…
Я не успел договорить, как Лена прыснула от смеха:
— Василек! У тебя прямо талант словесного портрета! Нарисовался как живой. Да это ж Костя Жирков! Он самый. Таких пижонов в округе вряд ли больше и найдешь!..
— Ну-ка, ну-ка, с этого места подробнее…
Костя Жирков всегда был заметным парнем на районе. Его просто невозможно было не заметить — Лена уверяла, что он запомнился бы ей и просто так, несмотря на то, что был на десять лет старше. Но этого мало: Костя был сыном талантливого, подающего большие надежды химика, работавшего вместе с Игорем Владимировичем, то есть отцом Лены. Не сказать, что молодые ученые сильно дружили, но вполне общались, случалось, и захаживали друг к другу…
— Погоди, — перебил я. — Они и дома у вас бывали?
— Ну, старший, Антон Михайлович захаживал от случая к случаю, а Костя бывал раза два-три, может…
И далее я узнал, что Антон Михайлович, будучи перспективным ученым, оказался человеком беспринципным. Будучи однажды в командировке в Ленинграде, он сумел влюбить в себя дочку не то директора, не то замдиректора тамошнего НИИ и, с легкостью бросив семью, мотанул в северную столицу, где и женился вторично.
— Так сказать, нашли друг друга на берегах Невы, — отличилась сарказмом Лена. — Теперь вроде бы он сам там не то директор, не то замдиректора. Шишка, одним словом. Ну, доктор, естественно…
Тут меня взяло подозрение.
— Слушай, — сказал я, — а Костя-то ваш… он здесь такой первый парень на деревне! Неужто он прошел мимо тебя, такой красотки, когда ты выросла? Это не комплимент, я объективно говорю.
Получился, конечно, комплимент. Лена заерзала на стуле от удовольствия. Вот уж точно, женщинам нужна самая примитивная лесть, сколько раз убеждался!
— Было такое, — созналась она. — В прошлом году. Подъезжал на расписных колесах. Как бы случайно столкнулись на улице…
— И? — тут я сам против воли начал чувствовать ревность. Вот гаденыш, а?!
— Ну и начал песнь песней: давно не виделись, да как дела, да заходи в гости, кое-чем удивлю…
— А ты?
— А я сразу отсекла, без всяких завитушек: ты, Костя, не в моем вкусе, и темы эти лучше даже не начинать. Трать силы на кого-нибудь другого. Если хочешь, давай о погоде поговорим, только недолго, я спешу… Эй, Вася-Василек! Да ты, никак, сам ревнуешь, а?!
— Много чести ему, — проворчал я.