Студенты (Семейная хроника - 3)
Шрифт:
– О чем он читал?
– А черт его знает!
– Оой?! Что ж ты будешь делать?
– Куплю сло-о-ваарь!
– Завтра пойдешь?
– Нет!!
Оба приятеля выли и стонали от нестерпимых колик.
Когда наконец водворилось спокойствие, которого страстно жаждали сами несчастные жертвы смеха, Корнев, вытирая слезы, сказал:
– Положительно не помню, когда я так смеялся.
Вечер прошел в разговорах, в куренье, в лежании по очереди на кровати, наконец приятели улеглись рядом.
–
– Как же, - ответил Корнев, отрываясь от своего обычного занятия грызения ногтей - и стуча кулаком в стену.
На стук вошла громадного роста краснощекая, в неимоверно больших и тяжелых ботинках, простая деревенская баба, нанятая хозяйкой для исполнения обязанностей горничной.
Став как-то боком в дверях и слегка прикрывая лицо передником, Аннушка смотрела так, как будто не сомневалась, что оба вдруг вскочат и, бросившись к ней, начнут ее щекотать.
– Ну? - спросила она, и живот ее вздрогнул.
– Произведение природы, - заметил Корнев и, сосредоточенно постучав пальцем о стену, сказал: - Во!.. Подойдите сюда ближе, мое сокровище...
Горничная нерешительно подвинулась.
– Аннушка, я должен вам сказать, к величайшему моему прискорбию, что вы... Подойдите сюда ближе и не бойтесь: вас никто не тронет.
Аннушка медленно подходила и весело в упор все смотрела на Корнева.
– Что смеетесь?
– Вы неисправимы, милая Аннушка, - сказал Корнев, - вот вам деньги: купите два фунта хлеба и фунт колбасы... самовар поставьте... поняли?
Аннушка взяла деньги и, успокоенная, направилась к двери.
В дверях она остановилась и, весело покосившись на молодых людей, взвизгнув: "Ишь жеребцы стоялые!" - скрылась при новом взрыве смеха.
Аннушка и в продолжение остального вечера не переставала забавлять приятелей своими выходками. В одно из своих появлений, в ответ на новый смех, она подперлась рукой и со вздохом сказала:
– Ну, что ж? я женщина молодая, известно... Что и не погуторить? Муж у меня плохой: хворый да недужный.
И вдруг, перейдя опять в веселый, лукавый тон, она кончила:
– Ишь жеребцы... пра-а...
– Если хочешь, она в своей колоссальности и недурна собой, - сказал Карташев, когда она ушла.
– Ну, - пренебрежительно махнул рукой Корнев.
– Ее бы на арку Большой Морской.
– Вот именно... Что ж, ты так-таки ни с кем и не познакомился в университете?
– Решительно ни с кем, - ответил Карташев.
– А я здесь уже кое с кем свел знакомство.
– Ну?
– Да кто их знает... всё, конечно, наш брат... топчутся они на том же, на чем и мы когда-то...
– Неужели ничего нового?
– Кажется, желание на стену лезть.
– Но ведь это же бессмысленно.
– То есть как тебе сказать...
–
Корнев грыз молча ногти...
– Да, конечно, - нехотя проговорил он. - А все-таки интересная компания, их стоит посмотреть... Оставайся ночевать... Пойдем завтра в нашу кухмистерскую.
– С удовольствием.
– Смутишь ты их разве своим костюмом...
– Что ж такое костюм? Я и перчатки надену.
– Только ты все-таки будь осторожен, а то ведь у них язычок тоже хорошо действует.
– А мне что?
– Сконфузят.
– Ну...
– Есть и барышни...
– Конечно, - все дураки, кроме них?
– Послушай, откуда у тебя вдруг эта нотка? не платки же они таскают из кармана... Нет, ты брось это раздражение...
– Можно создать и более реальные интересы...
– Какие?
– Вот поживем, - ответил Карташев.
Корнев пытливо посмотрел на него и раздумчиво пробормотал:
– Дай бог...
– Вася, согласись с одним: у них узко... а все, что узко, то не жизнь... Может быть, я и ошибаюсь, но я не хочу верить на слово - я хочу сам жить и убедиться.
– Но что такое жизнь? Надо же ей ставить идеалы.
– Но взятые из жизни.
– А если эта жизнь мерзопакостна?
– Неужели так-таки вся жизнь мерзопакостна? Я не верю... Я иду в жизнь... ставлю свои паруса, и что будет...
– Без компаса?
– Мой компас - моя честь. Я вчера у Гюго читал: он говорит, что двум вещам поклоняться можно - гению и доброте... Честь и доброта, - Васька, право, довольно и этого!
– Посмотрим... Конечно... А интересно - лет через десять что выйдет из нас? Конечно, жизнь не линейка - взял да провел черту... Я вот думаю: что из тебя выйдет?
Корнев подумал:
– Глупое, в сущности, наше время... Развития в нас настоящего нет... В сущности, туман, большой туман у всех...
На другой день Корнев повел Карташева в кухмистерскую.
Прием ему был оказан такой холодный и пренебрежительный, что даже Корнев смутился.
После двух-трех слов с Карташевым прямо не хотели говорить.
Карташев смущенно уткнулся в газету.
Злое чувство охватило Карташева. В это время в столовую вошло новое лицо, при взгляде на которое Карташев так и прирос к полу.
Это был худенький студент, в грязном потертом вицмундире, на плечах и спине которого была масса перхоти, волосы на голове торчали черной копной, косые черные глаза смотрели болезненно и твердо. Черная бородка пушком окаймляла маленькое хорошенькое лицо, но, несмотря на бородку и мундир, это был все тот же маленький друг его - Карташева, друг, которого он когда-то...