Студенты (Семейная хроника - 3)
Шрифт:
– Нет, нет! сейчас надо... Завтра уж могут другого взять.
Ларио совсем было оделся и опять нерешительно проговорил:
– Неловко, знаешь...
– Что ж, Петя, с голоду же иначе сдохнешь...
Ларио вскипел и с отчаянья только рукой махнул.
– То есть черт знает как не люблю я шляться так, вот к этаким... Была у меня квартирка; как-никак голубя поймаешь, и черт с вами со всеми...
– Лишь бы дело выгорело! - выпроваживал его оставшийся, в свою очередь, в нижнем белье Карташев, -
Ларио ушел, а Карташев остался с Шацким.
Шацкий чаще вскрикивал, громче говорил что-то и становился беспокойным. Карташев позвал горничную, горничная привела хозяйку, и они втроем стали совещаться, что может быть у Шацкого. Бледная, изнуренная хозяйка, с преждевременно старческим лицом, растерянно смотрела своими добрыми голубыми глазами на Шацкого и говорила осторожно, точно пугаясь собственных слов:
– На рожу похоже... если мелом прикладывать... да сахарной бумаги... Она вздохнула, сделала страшные глаза и кончила: - А все лучше доктора...
– За доктором я послал... А хуже не будет, если мы начнем прикладывать наши средства?
– Не знаю... не с чего бы... еще красной фланели вот прикладывают...
Карташев, лежавший под одеялом, чтобы прикрыть свою наготу, приподнялся:
– Так давайте будем делать, что можно...
Нашли мел, бумагу, красную фланель. Карташеву пришлось оставить кровать, и он, извинившись за костюм, встал. Хозяйка на его извиненья только махнула рукой: все перевидала она на своем веку, и ей даже не интересно было, как это вышло так, что Карташев тоже очутился в одном белье. Очевидно, так надо, или такова уж эта комната, что все остаются в одном нижнем белье.
Прошло еще два часа. Обвязанный Шацкий заметался сильнее, все порывался встать, чтобы куда-то идти. Карташев постоянно укладывал его и, наконец, поместившись с ним рядом, осторожно обхватил его и слегка придерживал. Шацкий успокоился и лежал опять неподвижно.
Наступила майская белая ночь. Карташев лежал рядом с Шацким и думал, что хорошо бы, если б зажгли лампу; думал, куда мог деваться Ларио; думал, не умер ли уж Шацкий, как вдруг раздался резкий звонок, и громкий чужой голос спросил:
– Здесь больной студент?
"Слава богу! - подумал Карташев, вставая и зажигая лампу, - хоть вечером приехал: подумает, что я уже разделся".
Вошел молодой брюнет с черными густыми волосами, более длинными, чем обыкновенно носят; бросил свое пальто и шляпу; вытянул манжеты и, широко разведя руками, точно его что-то давило, обратился к смущенно поднявшемуся к нему навстречу Карташеву:
– Вы больной?
– Нет, вот на кровати больной...
– А-га...
Шацкий вдруг заметался и громко закричал:
– Капитанишка!
Карташев не удержался от улыбки.
– Это кого он? - мимоходом бросил ему доктор, снимая бумагу и фланель с Шацкого.
– Тут один был...
– Вы тоже студент?
– Да... то есть я был на юридическом, но срезался...
– Вы бы в доктора...
– У меня не лежит душа: вечно с больной стороной людей возиться...
– Да, это конечно... Кто ж это надоумил вас опутать всей этой дрянью больного?
Карташев рассказал.
– А что, не надо было?
– Да ничего... Дайте-ка сюда лампу...
Доктор молча осмотрел лицо и голову Шацкого, поставил термометр, выслушав пульс, сердце, и, глядя на часы, сидел и ждал, придерживая руку Шацкого.
– Рожа, - наконец категорически заявил он.
– Это опасно, доктор?
– Н-да... у вас нет царапин? Надо немного... беречься... заразительно.
Карташев стал осматривать себя: нашлась царапина на руке, какая-то ссадина на лбу. Он показал и с тревогой посмотрел на доктора. Доктор сделал гримасу.
– Я вам дам на всякий случай дезинфекционное средство... Хотя все-таки, как врач, я должен предупредить вас... что не гарантирую вам полную безопасность. - Он посмотрел на смутившегося Карташева и спросил пренебрежительно: - А вы боитесь счерти?
– Н-нет... особенно если без мучений, я согласен, хоть сейчас...
– Без мучений...
Доктор вынул термометр из-под мышки Шацкого, сморщился и пошел к столу.
– У больного средства есть?
– Д-да, - ответил с некоторым усилием Карташев.
– Недели три протянется... вы с ним и живете?
– Да... то есть я теперь буду жить.
– Дайте мне чернил и перо.
Карташев нашел бумагу, крикнул горничную, и та принесла перо и чернил.
Доктор прописал лекарство, поднялся, протянул руку Карташеву и, почувствовав в своей руке два рубля, пренебрежительно, но бесповоротно оставил их в руке Карташева.
– Это уж я с вашим больным рассчитаюсь... Завтра часам к двенадцати буду... Корнев просил вам передать, что завтра после экзамена зайдет...
Доктор ушел. Ларио все не было. Где он мог пропадать? Мало ли что могло случиться? Вывеска упала на голову, упал и сломал ногу, мог упасть как раз затылком и разбить себе голову так, что и не пикнул... Лежит теперь где-нибудь под рогожей... А может быть, он встретил своего капитана?! Карташев замер при этой мысли: вероятнее всего, так...
Горничная принесла лекарства, и Карташев, согласно наставлениям, проделал с Шацким все, что требовалось. Ему хотелось спать, но он боялся заснуть: Шацкий в бреду мог выскочить из комнаты, мог опрокинуть лампу. Комнату можно запереть, лампу потушить; но Шацкий мог выброситься в окно... в бреду это так легко... мог, наконец, и его, Карташева, задушить: мало ли что ему могло прийти в голову.