Стукач
Шрифт:
Вообще-то Гайгер по образованию учитель. А значит должен был учить детей доброму, вечному, но прежде всего, чему-то приличному. Какой он учитель судить не берусь, а вот стукач он разносторонний. По совместительству сначала трудился лаборантом, потом доцентом, потом стал профессором.
Некоторые говорят, что органы завербовали его, когда он преподавал в Кустанайском пединституте. Дескать, будучи женатым, завёл шашни со студенткой, она забеременела. Он отказался разводиться, признавать отцовство. В результате неудачный аборт, или самоубийство, не знаю. Студентка погибла. Всё вылезло наружу. Гайгера должны были судить или в крайнем случае погнать с кафедры. Но тут органы предложили помощь. Дело замяли, а Робу с глаз подальше отправили в другой город.
Так вот, не буду оспаривать эту историю со студенткой, возможно, что так оно и было. Но завербовали Робу раньше, ещё в армии.
Посуди сам. Я ведь из тех же мест, что и Роба. Он везде говорит, что его семью депортировали вместе с поволжскими немцами в августе 1941 года. Врёт!
К поволжским немцам он не имеет никакого отношения. Он из Одессы.
Его папенька или дедушка, Матвей Матвеевич, в далёком 1915 году преподавал законоведение в еврейской гимназии города Одессы.
В августе 1941 года Одессу заняли немецкие и румынские части. Также, как и моя семья его близкие вместе с Робой отступили вместе с частями вермахта. Так он оказался в Германии и тоже получил немецкое гражданство. В семипалатинской ссылке Роба оказался уже после войны.
Теперь посуди сам, за какие такие красивые глаза приняли в пединститут не просто немца, а ещё и побывавшего в оккупации? Кроме того, имеющего гражданство враждебного государства?
Не просто приняли, но после окончания вуза ещё и оставили на кафедре в институте!
Штайгер откупорил последнюю бутылку пива. Я пододвинул ему свой стакан.
– Знаешь сколько студентов хотело остаться и не ехать по распределению куда-нибудь в Тургайскую степь? Сотни человек на одно место. И не просто студентов, а тех, у кого папа-мама были председатели колхозов, инструкторы райкомов партии, директора магазинов, товароведы и прочие «уважаемые люди».
Я сказал:
– Чего мы здесь сидим? У меня есть лишняя сотня.
Я уже чувствовал, что моя душа просит простора.
Потом мы сидели в баре. На книжную выставку в тот день мы не попали.
За соседними столиками расположились другие посетители. Мне показалось, что это были портовые грузчики. В руках они держали кружки с пивом. Иногда что-то скандировали хором.
Белая пена опускалась на столы. Сигаретный дым был напоминал огуречный рассол.
Бармен в белой рубашке и войлочными бакенбардами был похож на английского лорда.
Я разливал под столом водку из своей фляжки. Толя, почему то очень хотел выпить со мной на брудершафт.
Выпить я не отказывался, но категорически возражал против поцелуя.
– Это лишнее,— говорил я, уклоняясь.
Мы допили водку. Ели салат из одной тарелки.
Толя повеселел, судя по всему он чувствовал себя уже совсем хорошо. Теперь он жестикулировал, наваливался на стол и размахивал вилкой.
Ближе к вечеру Штайгер опьянел. Стал мрачнеть. Вместо футляра сунул очки в салат. Взглянул на меня побелевшими глазами и спросил тихим шёпотом:
– Скажи мне Серёга, почему Гайгер такая тварь?
Наступил вечер. Мы расплатились и я пошёл спать. Перед тем как провалиться в пьяное беспамятство я думал о жалкой и слабой человеческой душе…
Спал я плохо. Мне снился Толя Штайгер, почему то в трениках с провисшими коленями. По полу комнаты расползались трещины. Холодный полумрак, тусклая засиженная мухами лампочка на перекрученном шнуре. Ободранная фанерная дверь. Своим гаснущим сознанием я понимал, что это моя единственная, неповторимая жизнь, которую я так бездарно хороню… Штайгер покачивал ногой в стоптанном тапке. Наклонился ко мне:
– Ты зачем, сволочь, донос написал?
– Толя, ты перепутал,— говорил я,— это не я…
– Правильно, не ты, - соглашался Штайгер. – Это Фаддей Булгарин накропал. Я знаю…
Приб
С каждым новым днём проживания в Германии у меня появлялись новые друзья и знакомые. Оказалось, что один из них когда то жил в том же посёлке, что и я.
Русскоязычные газеты писали о моём новом знакомом:
«Александр Эдуардович Приб историк, писатель, публицист – родился в месте спецпоселения Новосибирской области, куда были депортированы его родители.
Там же он закончил среднюю школу, после этого служил в Советской армии в должности инструктора по вождению средних танков.
На исторической родине работал директором сельской школы. В эмиграции написал пятнадцать книг и прославился своими дерзкими политическими высказываниями».
Он обладал нервным характером правдоруба и часто вредил себе истерической, дерзкой прямотой.
Выпив рюмку становился опасным. Заметив проявление
недоброжелательности, не подбирал выражений.
Сначала мы с ним подружились, потом разругались, затем снова
помирились. Но подозреваю, что ненадого.
Во время редких встреч и застолий я называл и называю его- комбат.
Куклин
Куклин Валерий Васильевич, родился в городе Кызыле в 1952 году, детство провел в Казахстане. Окончил Московский лесотехнический институт и институт имени Горького. Член ряда творческих союзов СССР и России, автор 24 пьес, 18 книг, 2 киносценариев, переведен на 11 языков, лауреат премии имени Льва Николаевича Толстого Союза писателей СССР. Проживает в Берлине с марта 1996 года. Женат.
Валера Куклин, мой давний оппонент. Его жизнь была покрыта ореолом загадочности. Он сам был её создателем.
В Германии он стал известен тем, что объявил себя членом ЦК коммунистической партии Колумбии.
Потом он объявил войну известному бизнесмену и газетному магнату Николаю Вернеру.
Валера утверждал, что Николай Вернер сделал своё состоянии на торговле оружием, маскируя бизнес под торговлю мороженным.
Попутно с эти действом Валера сделал ему недвусмысленное предложение дружить.