Ступень Четвертая. Часть первая
Шрифт:
— Скорее всего, за нами наблюдали и решили воспользоваться удачным случаем, чтобы повесить на меня смерть Сысоева.
— Елисеев, вы сейчас обвиняете учителей школы «Крылья Феникса», — с трудом удерживая злость, сказал директор.
— Антон Глебович, говоря о наблюдении, я не имел в виду кого-то конкретного. Если вы не знаете, ваша защита для сильного мага не преграда для наблюдения. Наблюдали, скорее всего, со стороны. Окна столовой большие, через них все прекрасно видно. Единственное, в чем я виноват — не сдержался, когда ко мне подошел Сысоев. Но не жалею.
— И не жалей, Елисеев, — согласился Ефремов. — Возможно, у него вообще указание было тебя спровоцировать сразу после покушения.
—
— Почему не может? Может, но только при нас. Зачем вам проходить в наш блок в наше отсутствие?
— Разумеется, для проверки. Правила едины для всех, — продолжил Андреев. — Вы только вступаете на путь познания магии и можете нанести вред себе и другим ученикам.
— Ваша школа не способна обеспечить безопасность учеников. — Я указал на Сысоева. — Приходится этим заниматься самому.
— Если вы снимите с бедняги стазис, им займутся специалисты.
— Господин Андреев, — раздраженно бухнул Ефремов, — ваши специалисты не могут даже снять стазис, наложенный моим учеником. Вы уверены, что после снятия стазиса, ваши специалисты что-то сделают с этим телом? Признаться, мне не жалко, Сысоев не ключевой свидетель, но отвечать за смерть ученика придется вам. Причем я подтвержу, что мы пытались его спасти, а вы противодействовали.
Андреев задумался, он переводил взгляд с меня на Ефремова, с Ефремова на Сысоева, с Сысоева опять на меня. Внутренняя борьба вылилась в:
— Но вы вернете в прежнее состояние?
— Не сейчас, — отрезал Ефремов. — У нас есть более важные дела, чем подбирать противодействующее заклинание. Ярослав, сходи за Светланой Тумановой и поедем во дворец. Подходите сразу к проходной.
Делать удивленное лицо я не стал, понял, что Светлана должна была перейти по маяку, поэтому я кивнул и направился к выходу из кабинета.
— А с Сысоевым что нам делать? — с прорвавшимся отчаянием спросил Андреев.
— Господи, нашли проблему. Засуньте его куда-нибудь в защищенный чулан, — ответил Ефремов. — Потом с ним решим. Сейчас это не самое важное.
Светлана действительно нашлась в блоке, в общей комнате. Похоже, их с Полиной спальня нынче занята под лазарет. Выглянувший Тимофей сообщил, что с пациенткой все нормально, но он держит ее во сне, чтобы быстрее восстанавливалась, и пообещал, что вечером мы с ней сможем поговорить.
— Ты как? — спросил я у Светланы.
— Почти нормально, — ответила она. — Но немного страшно.
— Все позади. Почти.
— Это «почти» пугает. Мне кажется, если бы не ты, я бы умерла. Кто это был? Мне никто ничего толком не рассказывает.
Пожалуй, если я расскажу, кто это был, она напугается еще сильнее, поэтому я решил уйти от ответа:
— Пойдем, нас Ефремов ждет.
— Понятно, значит, ты тоже ничего не скажешь, — обиженно сказала она и пошла на выход.
На проходной нам пришлось подождать Ефремова, но недолго. Тот пришел недовольный. Наверное, директора не устроил вариант по хранению Сысоева, но тут уж мы ничем помочь школе не могли. И так делаем все, чтобы сохранить ее репутацию.
В машине, не успел я усесться, меня настиг вызов от Дамиана. Время было, поэтому я решил узнать, чего он хочет.
— Мальгус, неужели ты соизволил ответить? — едко спросил он.
— А должен был? Ты меня знатно надул с записями, — напомнил я. — Если это вообще были записи Накреха.
— Обижаешь, — надулся он.
— С чего бы? У меня большие сомнения, что он стал бы оставлять для себя записи. Зачем записывать то, что ты и без того помнишь?
— Это же элементарно, Мальгус, — хрюкнул Дамиан от неожиданной радости. — При переселении души ты теряешь часть себя. Ты можешь об этом не догадываться, но когда ты поменял тело, ты перестал быть старым добрым Мальгусом на сто процентов и остался им всего лишь на девяносто. Никто не может предсказать, что именно попадет в пропавшие десять процентов и какую часть памяти это затронет. В отношении тебя я даже догадываюсь, что ты утерял. Зато ты приобретаешь что-то от реципиента. И чем больше ты прыгаешь, тем меньше остаешься собой, личность, так сказать, утрачивается и ты превращаешься в ходячую функцию. Ты наверняка сам замечал, что иной раз поступаешь так, как никогда не стал бы действовать в здравом уме? Все дело в том, что это берет верх тело, в которое ты вселился, и слепок личности от него. Если ты пробудешь в нем недолго, есть шанс, что на тебе это почти не отразится. А для длительного пребывания тело подбирается тщательно, личность должна или быть близка по менталитету, или занимать слишком лакомую должность. Как, например, моя, — усмехнулся он, намекая, что на его тело я пытался претендовать.
Лекция была познавательной, но странной. С чего вдруг Дамиан настолько расщедрился, что решил меня облагодетельствовать?
— Но тот, кто переселяется, все равно этого не помнит, — заметил я. — Я не чувствую себя потерявшим что-то.
— Разумеется, потому что ты сейчас не совсем Мальгус. И тем не менее раньше ты знал то, что сейчас услышал от меня. — Он высокомерно усмехнулся. — Но я тебя вызвал не для того, чтобы просвещать. Мой рассказ — это доказательство того, что я был с тобой честен. Я к тебе по совершенно другому поводу. Хочу узнать, не согласится ли встретиться со мной Марта?
— Не согласится, — огорчил я Дамиана. — И она против, и ее муж тоже.
Глава 20
Почему-то я думал, что Светлана поприсутствует при разговоре с императором, но нет, она сразу, как мы приехали, попрощалась и ушла. Выглядела она на редкость замученной, похоже, спать этой ночью ей почти не пришлось. Ефремов тоже отсеялся, отправив меня в императорскую приемную в сопровождении одного из своих подчиненных, который оказался на редкость немногословен и испарился, стоило нам дойти. Это могло означать только одно — император хотел поговорить со мной так, чтобы больше никто не знал о чем.
Но принял он меня не сразу. Несмотря на утро, он уже с кем-то беседовал, а еще двое ожидали своей очереди на разговор с самым значимым человеком страны. Меня задержка не расстроила, напротив — позволила собраться с мыслями и решить, что говорить. А еще — дала возможность обдумать то, что я узнал от Дамиана. Я не мог исключить вероятности, что он если не откровенно врет, то искажает какие-то факты, но в отношении потери части личности он точно был откровенен, слишком уж с большим удовольствием вываливал на меня свои знания. Наверняка проштудировал всю доступную литературу о перемещении душ, чтобы знать, чего можно от меня ожидать и насколько меня изменило переселение. Получалось, что изменило. Вставал вопрос, без чего я остался. Только ли без определенных знаний или от меня отвалились еще и некоторые особенности? Я сейчас даже в худшем положении, чем старшая Ермолина, которая хотя бы имела представление о том, чего лишилась. Я даже этого не знал. Мне казалось, что в моих знаниях не было пробелов. Но если Дамиан говорил правду, то что-то должно было рассеяться безвозвратно. Я вспомнил рисунок в записях Накреха, из-за которого я согласился пойти на договор с Дамианом. Не для этого ли Накрех создал Моруса — чтобы сохранить знания в полном объеме? Но где гарантии, что память о создании знания не пропадет при переносе? Тогда дневники — страховка? Нельзя же забыть сразу и то и другое?