Ступени

Малютин Иван Петрович

В то время я не придал значения этому сну, понимание пришло позднее. А тогда буквально через несколько дней я погиб в нелепой и жестокой схватке с пиратами, напавшими на нашу галеру.

3

...Я сидел и молча слушал лейтенанта. Нельзя сказать, что я верил ему, но фантастикой увлекался с детства и потому не прерывал. Нэвер перевел дух, выбросил в огонь догоревший окурок и продолжил, незаметно перейдя на "ты":

– Представь себе, сержант, мои чувства, когда я, семнадцатилетним мальчишкой, вдруг вспомнил все, что было со мной в прошлой жизни.

На мой юношеский опыт неожиданно наслоилось то, что я знал со времен древнегреческих поселений. Это так меня потрясло, что я неделю ходил сам не свой, то принимая открывшееся во мне знание за шутки дьявола, то начиная беззаветно верить в себя возрожденного.

С новой силой разгорелась и любовь. Пылкая юношеская страсть смешалась с давним огнем и вспыхнула как никогда ярко.

Я взял расчет у хозяина, в лавке которого работал приказчиком, собрал все свои сбережения и ушел по дорогам средневековой Англии искать ту, которую полюбил недавно, и кого любил уже несколько веков...

Нэвер умолк. Я с трудом оторвал глаза от тлеющих углей и, взглянув на него, изумился. Лицо лейтенанта неожиданно просветлело, он с непонятной ласковостью смотрел в глубину звездного неба. Он даже улыбался, но улыбка эта была печальной.

– И вы нашли ее?
– осторожно спросил я, стараясь не нарушать сгустившейся тишины.

– Что?
– словно проснувшись, переспросил Нэвер.
– Да, нашел. Я встретил ее среди меловых холмов на юго-западе Англии. Знаешь, сержант, это была моя самая счастливая жизнь. Ее звали Элеонорой в то время, и она помнила меня. Мы поженились, со временем накопили денег и смогли купить дом в графстве Сассекс. Там и прожили до старости. Когда же настала пора уходить в мир иной, Элеонора, как в давние времена, улыбнулась и сказала мне: "До свидания, Айрен..."

И мы встретились снова... Встретились...

Последнее слово Нэвер произнес как-то глухо и обреченно. Я увидел, что лицо его закаменело. Он поднял с земли сухую ветку, переломил ее между пальцами и мрачно изрек:

– Но эту встречу мне вспоминать не хочется. Мы поссорились с ней тогда, крепко поссорились. И она сказала напоследок: "Знаете, сеньор! Многие желают своим врагам, чтобы те умирали снова и снова. Но никому это не удавалось. Однако я предоставлю вам такую возможность! Вы будете умирать! И всю ту боль, что вы причинили мне, я воздам в десятикратном размере. До свидания, мой сеньор!" Последние слова были сказаны почти весело. Она ушла, хлопнув дверью, а я...

Я сгорал на кострах испанской инквизиции, погибал от выстрела ее пистолета при восстании Монмута, у нее на глазах корчился, поднятый на штыки французскими гренадерами при обороне Смоленска. И всегда меня преследовал взгляд холодных серых глаз и насмешливое: "До свидания..." Это стало проклятием.

А к смерти привыкнуть нельзя. Говорят, человек ко всему привыкает... Неправда. Невозможно привыкнуть к смерти.

Уж слишком это особенное состояние. Умирать почти всегда страшно, но далеко не всегда трудно...

– Ч-ш-ш!
– вдруг прервал сам себя лейтенант.

Я прислушался. Сверху послышался какой-то шорох, шуршание травы. "Повстанцы, - мелькнула мысль.
– Увидели свет костра." Я протягивал руку за своим АКСом, когда, вспарывая тишину, ахнул выстрел. Стрелял Нэвер. На дно воронки, в шелесте осыпавшейся глины шлепнулся кусок обгорелой шерсти и мяса, за секунду то того бывший сусликом. Я шумно вздохнул. Нэвер выругался. Я нервно хмыкнул и сказал:

– Мне тут уже повстанцы мерещиться начали.

Лейтенант усмехнулся.

– А вы отменный стрелок, - заметил я, помолчав.

Он снова усмехнулся и объяснил:

– Я тренировался. Видишь ли, сержант, есть у меня дурацкая мечта, что может быть, однажды я успею выбить оружие из ее рук, отвести удар и попросту объясниться. Пока не удавалось...

– А вы не пробовали... э-э-э... первым нанести удар?

– Нет!
– резко ответил Нэвер.
– Нет, не пробовал и не стану никогда. Пусть все что угодно, но руку на нее я не подыму.

– Ради Бога, лейтенант, простите. Я не хотел вас задеть, - я слегка смутился.

– Ничего, - сказал он, - я понимаю, сержант. У тебя ведь только одна жизнь... Знаешь что? Давай-ка спать. Нам возвращаться завтра.

4

...Когда я проснулся, небо на востоке начало уже наливаться желто-розовым светом. Лейтенант Нэвер хозяйничал у костра - готовил завтрак. Тушенка ароматно дымилась в открытых банках. Кругом было свежо и тихо. Двигаться не хотелось.

Лейтенант заметил, что я проснулся, вытер о штаны на голени широкий штык-нож и пожелал мне доброго утра. Я ответил тем же, наскоро умылся водой из фляги и придвинулся к костру. Было время завтрака.

Сверху опять посыпалась земля. Я мысленно выругал мышей, хомяков и прочих мелких грызунов по отдельности и вместе взятых, и тут заметил, что Нэвер, изменившись в лице, вздергивает ствол автомата к небесам. Раздался грохот.

Я завороженно наблюдал за тем, как горячие осы стаей упали на его грудь и безжалостно разом вгрызлись в нее. Лейтенанта отбросило к стене. Я уже передергивал затвор автомата, когда, подняв наконец глаза, окаменел.

На краю воронки на фоне светлеющего утреннего неба реял темный силуэт. Я не видел лица, лишь по фигуре узнал женщину и привычно определил М-16 в ее руках. Нэвер тоже смотрел на нее, прижав руки к груди. По подбородку его стекала кровь, а на шевелящихся губах стекала розовая пена.

– Вот и свиделись...
– с трудом услышал я.

– До свидания, Ирвин, - отозвалась женщина, и в голосе прозвучала тихая улыбка.

Лейтенант вздрогнул и более уже не двигался.

Я наблюдал эту сцену, будучи не в силах пошевелиться, объятый каким-то мистическим страхом. В голове непонятно почему вдруг всплыла отрешенная мысль:

– Вот как... А лейтенанта звали Ирвином... Звали...

Женщина в поднебесье повернулась ко мне. На меня смотрели три глубоких стальных колодца, на дне которых плескалась смерть.