Ступи за ограду
Шрифт:
– Заходите, молодой человек, – сказала она немного более приветливо.
Почему-то он приблизительно так и представлял себе этот дом – очевидно, Дорита обладала даром художественного описания. Прохлада, затененные окна, неразличимые картины на темных стенах и какой-то совершенно особый запах добропорядочности и скуки: неповторимая смесь лаванды, старой мебели, навощенного паркета. Пико едва успел осмотреться и принюхаться к комнате, где оставила его суровая горничная, как за дверью послышались шаги и вошел доктор Альварадо – я домашней куртке, как всегда, небрежно-элегантный и, как всегда, удивляющий своим сходством с портретом президента Мануэля Кинтаны.
– Здравствуйте, мой молодой друг, – сказал он, идя к гостю с протянутыми навстречу руками. – Добро пожаловать на родину, хотя и в несколько необычных обстоятельствах…
Он обнял Пико и похлопал по спине. Пико обнял доктора в свою очередь, но похлопать не решился.
Дон Бернардо усадил гостя на диванчик и сам сел в кресло напротив, закинув ногу на ногу.
– Где и когда вы перешли границу? – спросил он.
– Позавчера, доктор, в Монте-Касерос.
– Были трудности?
– Нет… Почти никаких.
– Великолепно. О делах эмигрантских я вас расспрашивать не буду, – с эмигрантами мне приходится беседовать довольно часто. Лучше постараюсь ответить на ваши вопросы, Ретондаро. Очевидно, у вас они есть?
– Очень много, доктор.
– Говорите, – нетерпеливо сказал дон Бернардо и, приготовившись слушать, вскинул седую остроконечную бородку. Пико еще раз удивился сходству его с Кинтаной и тут же подумал, что, очевидно, именно так – повелительно вскидывая бороду – бросал когда-то дон Бернардо это слово «говорите» студенту, пришедшему сдавать зачет. Ему почему-то стало страшновато, словно он и сам почувствовал себя студентом перед экзаменационной комиссией.
– Видите ли, доктор, – пробормотал он сбивчиво, схватившись за спасительные очки и начиная старательно их протирать, – у меня столько вопросов… Не сразу можно все сформулировать, вы понимаете?..
– Можно и не сразу, – сказал доктор и добавил, словно прочитав его мысли: – Вы не на экзамене, Ретондаро, можете изъясняться как угодно. Время у нас есть.
Пико помолчал, потом сказал тихо:
– Доктор, я задам вопрос, который может показаться несколько странным, учитывая обстоятельства нашего разговора и даже сам характер нашей встречи здесь, в этом городе. Вы действительно считаете, что революция нужна всему нашему народу, а не только группе интеллигентов, не приемлющих нынешний режим по соображениям иногда даже этическим? Нельзя забывать, что – помимо нас – в деле участвует армия… Не знаю, понятно ли я выражаю свою мысль, доктор… Вы понимаете, с одной стороны – армия и всякого рода реакционеры, с другой – мы, убежденные в том, что действуем только во имя и для блага народа. Ради этого мы ломаем установившийся в стране порядок. Но сам-то народ в этом не участвует, не так ли? Доктор, а что, если мы ошибаемся в нашем представлении о том, что нужно для народа? Вас не удивляет, что я приехал сюда с такими мыслями? Дело в том, что у меня в пути было два любопытных разговора…
Пико коротко пересказал вчерашний разговор с шофером и слова Района о «чисто личных побуждениях». Дон Бернардо слушал с непроницаемым выражением, прикрыв глаза.
– Иными словами, Ретондаро, вы сомневаетесь в правоте дела, во имя которого приехали рисковать жизнью? – спросил он, когда Пико замолчал.
Вопрос был задан таким тоном, что Пико приготовился к худшему. Но кривить душой было уже поздно, и поэтому он ответил:
– Я не то что сомневаюсь, доктор, Я боюсь, что могу начать сомневаться в любой момент…
В полутемной комнате, пахнущей воском и лавандой, повисло молчание. Потом доктор Альварадо оказал совершенно неожиданным, почти веселым тоном:
– Это великолепно, Ретондаро, что вы можете начать сомневаться, и еще лучше было бы, если бы вы уже сомневались. От сомнений свободны только идиоты или фанатики, впрочем это категории равнозначные, а нормальный человек сомневается всегда и во всем. Простите, вы католик, прошу не относить вышесказанного к вопросам религии. Это, пожалуй, единственная область человеческого духа, где сомнение противопоказано. В политике, Ретондаро, нужно сомневаться во всем и ничего не принимать на веру. И даже когда вы что-то выбрали – какой-то путь, какую-то систему, – вы не имеете права отказаться полностью от сомнения, от постоянной самопроверки. Теперь относительно вашего вопроса. Да, я считаю эту революцию необходимой, Ретондаро. При этом я учитываю все: и всех этих генералов, и господ из «Сосьедад Рураль», и… Словом, все реакционное крыло коалиции. Но, Ретондаро, положение в стране таково, что ждать дольше нельзя. Любым способом, но с диктатурой должно быть покончено. Диктатура страшна не тем, что она физически уничтожает несогласных, – моральное уничтожение подчинившихся гораздо страшнее. Ваш приятель, несомненно, прав в том, что народ не верит нам сейчас и не поверит еще долгое время. Но положение от этого не меняется. Бывают моменты, Ретондаро, когда всякий честный человек может сказать только одно: «Я восстаю против существующего порядка потому, что в противном случае он превратит меня в подлеца и сделает подлецами моих детей». Это даже не вопрос мировоззрения, Ретондаро. Это вопрос элементарной порядочности.
Дон Бернардо замолчал, и в комнате снова стало тихо. Где-то послышался шум поезда, паровозный гудок. «Здесь недалеко должен быть вокзал», – вспомнил Пико, и перед ним возник затрепанный план Кордовы, весь в карандашных и чернильных пометках. Это было еще там, в Монтевидео.
– Да… – неопределенно пробормотал он, глядя в пол. – Вы не знаете, доктор, когда начало?
– Нет. – Дон Бернардо пожал плечами. – Это зависит не от нас, мой молодой друг. То есть, разумеется, в какой-то степени это зависит и от степени нашей готовности – в числе прочих факторов. Но начинать будет флот. Контр-адмирал дон Исаак Рохас.
– В Пуэрто-Бельграно?
– Да, и в столице тоже. Не бойтесь, шестнадцатое июня не повторится. Вы уже завтракали, Ретондаро?
Пико поднял голову и посмотрел на него непонимающе.
– Да, уже, – спохватился он, – пожалуйста, не беспокойтесь, доктор…
Они поднялись одновременно. Аудиенция была окончена. Дон Бернардо проводил гостя к выходной двери, рассказывая о какой-то недавней стычке между Рохасом и руководителем армейского сектора заговора, генералом Лонарди; позже Пико обнаружил, что ничего не запомнил из этого рассказа.
Теперь до самого вечера ему нечего было делать. Прошатавшись по улицам около часа, он почувствовал голод и пожалел, что отказался ог предложения позавтракать с доном Бернардо: для подпольщика, только позавчера нелегально перешедшего границу, таскаться по ресторанам – определенно не самое разумное времяпрепровождение. Но делать было нечего, они договорились, что явочными адресами будут пользоваться только в самых крайних случаях, а день проведут по возможности где-нибудь в толпе.
Выбрав одну из наиболее оживленных закусочных, Пико вошел и сел за свободный столик в углу. Через минуту мосо поставил перед ним большую чашку кофе с молоком и тарелочку рогаликов.
– Получите с меня, я тороплюсь, – сказал Пико.
– Сеньор никого не ждет? – спросил мосо.
– А в чем дело?
– Я просто хотел – если вы не возражаете, конечно, – посадить за ваш столик еще одного сеньора. В этот час у нас всегда не хватает мест…
– О, пожалуйста, – буркнул Пико, принимаясь размазывать по свежему рогалику твердое замороженное масло.
Новый посетитель сел напротив него и заказал пиво и сандвичи. Пико, не поднимая глаз от развернутой газеты, пил свой кофе и думал о том, что голос неожиданного соседа кажется ему очень знакомым. Конечно, вполне возможно, что именно вот так – совершенно случайно – и нарвешься на кого-нибудь, знающего тебя в лицо. Из десяти провалившихся конспираторов семеро как минимум срываются как раз на таких случайностях. Черт, недаром ему так не хотелось идти в это кафе.