Ступи за ограду
Шрифт:
Но они хоть видели его, это счастье! Они его испытали – одна дольше, другая короче; они были счастливы. Но ей – за какие грехи ей выпало сразу, еще не узнав любви, увидеть самую страшную ее сторону?
А за что же еще и эти лишние страдания, за что еще и Фрэнк! Почему судьба не могла просто убрать этого человека с ее дороги, зачем еще нужна была эта встреча?..
С необычной резкостью – точно это случилось вчера – вспомнила вдруг Беатрис тот жаркий предзакатный час, плывущее в окне розовое облако, свои собственные слова и лицо Фрэнка. Он шагнул к ней – она испугалась только в самую последнюю, сотую долю секунды – и…
Беатрис схватилась за лицо и упала набок в сухие листья, закусив губы, чтобы не завыть от стыда и отчаяния – острого, нестерпимого, как нож, отчаяния, пронзившего ее при этом воспоминании. Зачем еще и это, Господи!! Зачем нужно было провести ее еще и через это!
Она не плакала – просто лежала так, сжавшись в оцепенении. Услышав голос наверху, над краем овражка, она не пошевелилась и не подняла головы. Она сразу догадалась, что это опять тот самый толстяк, и мысленно пожелала ему провалиться.
– Послушайте, послушайте! – кричал тот, очевидно спускаясь вниз по склону, если судить по треску сухих ветвей и его тяжелому дыханию. – Что с вами, мадемуазель, вам плохо? Минутку, я сейчас!
Беатрис отняла руки от лица и приподняла голову, глянув вверх. Действительно, он спешил к ней, расшвыривая ногами листья и хватаясь за кусты орешника. Тревога была написана на его круглой физиономии.
– Не беспокойтесь, мсье, – сказала Беатрис, поднимаясь. – Спасибо, мне уже лучше…
– Как вы меня напугали! – сказал тот, подойдя ближе и с облегчением отдуваясь. – Что с вами было, мадемуазель? Что-нибудь заболело?
– Да, – кивнула Беатрис и, подумав, приложила ладонь к желудку. – Вот здесь, но теперь уже хорошо. Я поела улиток – вероятно, не стоило.
– О, да. Улитки – штука коварная, к ним еще нужно привыкнуть. Вы итальянка?
– Нет, я американка, мсье. Аргентинка.
– О-о, Аргентина! В молодости я мечтал там побывать, у вас и вообще в Южной Америке. Так, так. При первом взгляде – и когда услышал ваше произношение – я решил, что вы итальянка. И знаете, у меня сразу мелькнула странная, признаюсь, ассоциация: этот замок, – он указал пальцем на кирпичную стену, – принадлежал в свое время роду Арконати-Висконти – несомненно итальянского происхождения, и вдруг я вижу здесь вас, настоящую итальянку с виду. Мне сразу подумалось, что так могла бы выглядеть последняя Висконти, приехавшая навестить свое родовое гнездо. Забавно, не правда ли? – Он добродушно рассмеялся, утирая лоб клетчатым платком. – Мог бы держать пари, что вы откуда-нибудь из Романьи.
Беатрис улыбнулась:
– Но я действительно приехала из Италии! Я там не жила много. Только – как это говорится? – транзит. Около полугода. Простите, пожалуйста, я говорю по-французски бездарно. У меня не было раньше много практики.
– Ну, не так уж бездарно. А с английским у вас лучше?
– Да, я пользовалась им с детства.
– Давайте тогда говорить по-английски, – сказал толстяк, переходя на этот язык. – Скучная штука – разговаривать, нащупывая слово за словом. Никогда не забуду, как я однажды – еще студентом – попал в Германию, зная язык в объеме школьного курса. Да, я тогда помучился. Как ваши боли, мадемуазель?
Беатрис стало стыдно продолжать обман.
– Простите, сэр, – сказала она смущенно, – я вам солгала. У меня ничего не болело. Просто… просто мне стало очень тяжело на душе…
– Вот как. Ну что ж, это… это, может быть, и лучше – в некотором смысле. Невзгоды душевные излечиваются иной раз легче телесных. А впрочем… это вопрос трудный. Вы приехали посмотреть замок? – спросил он, меняя тему. – Сегодня он закрыт, да. Его можно посещать трижды в неделю, от пасхи до дня всех святых. Зимой сюда не пускают. Но парк стоит того, чтобы приехать только ради такой прогулки, не правда ли?
– Да, красивый парк.
– Изумительный. Я люблю проводить здесь свободные дни. Гаасбек внутри тоже интересен, но не так. История его довольно любопытна, как, впрочем, любого из феодальных жилищ. Тут существовало укрепление уже в двенадцатом столетии, а в середине шестнадцатого Мартин де Горн построил замок в приблизительно теперешнем виде – нужно учесть, понятно, бесконечные достройки и перестройки после осад и пожаров. Изнутри, со двора, все это выглядит приветливее. Так вы, говорите, аргентинка… – Он еще раз взглянул на нее искоса и хмыкнул. – Подумайте, а я мог бы держать пари, что итальянка. Но, может быть, у вас итальянское происхождение?
– Нет, происхождение у меня испанское, – сказала Беатрис. – Чисто испанское, без примеси.
–Подумайте, – повторил толстяк. – В вашем лице есть мягкость, более свойственная итальянкам, нежели испанкам. Я бы сказал, что тип красоты испанской несколько суше и резче… Явное влияние мавританской крови. Впрочем Сицилия при Гогенштауфенах не многим отличалась от Кордовского халифата.
– Вы историк? – спросила Беатрис.
– Нет-нет. – Он добродушно рассмеялся и снова достал платок. – Я немного занимаюсь историей для собственного удовольствия, как дилетант. Может быть, потому, что у меня слишком точная профессия, история в этом смысле является прямой противоположностью, ха-ха-ха! Я, видите ли, читаю курс гидродинамики в одном из технических колледжей.
– Господи, – сказала Беатрис, – это еще что такое?
– Это раздел механики, рассматривающий законы движения жидкостей. Вы разве не учили физику?
– Терпеть ее не могла, никогда не знала больше чем на шестерку. И то профессор меня просто жалел.
– Пожалуй, – подумав, сказал он, – это действительно не женское дело. У меня было несколько студенток, в разное время, но как-то из них ничего не вышло. Я подозреваю, они просто оригинальничали. Однако становится жарко… Жаль, что здесь не торгуют пивом.
– Скажите, мсье… – нерешительно проговорила Беатрис.
– Роже, – подсказал он. – Меня зовут Роже.
Беатрис поблагодарила и представилась в свою очередь. Роже смотрел на нее выжидающе:
– Вы о чем-то хотели меня спросить?
– Да, но… Нет, это, собственно, пустяк, – быстро сказала Беатрис. – Действительно, здесь очень тепло. Но приятно, – я не люблю холода.
– Еще бы, приехав из Аргентины. А у вас там сейчас жарко и в прямом смысле, и в переносном, верно?
– Да, – рассеянно кивнула Беатрис и потом удивилась: – Почему «в переносном»?