Ступи за ограду

Слепухин Юрий Григорьевич

– Он умер, – медленно ответила наконец Беатрис. – Умер самой страшной смертью, какою может умереть человек…

– Я тебе сочувствую, – сказала Клер, помолчав. – Это было давно?

Беатрис пожала плечами, продолжая разглядывать амулеты.

– Не знаю… По календарю – давно. – Она повесила картузик на место и вернулась к столу. – Клара, я хотела узнать насчет работы…

– Верно, я ведь так и не договорила! Сегодня встретила профессора Грооте, он обещает несколько переводов на будущей неделе, три или четыре статьи. Но это пока только обещание, а вот у Вермееров есть возможность

достать халтуру для кабаре – переводить мексиканские песенки. Я сразу подумала о тебе.

– Стихи? Но я их никогда не писала, – удивленно сказала Беатрис.

– Неважно, сделаешь подстрочник, а для обработки найдем поэта. Этот кретин Жюльен не захочет, а то можно было бы дать ему: он тоже сидит без денег. У тебя как сейчас?

– Хватит до конца недели, а потом я надеюсь получить новый чек. Если Жульену нужно, то я могу…

– Ни в коем случае! Жюльен ничего парень, но долгов он принципиально не отдает. Тебе присылают в долларах?

Беатрис улыбнулась.

– О, к сожалению, просто в песо. Иначе я жила бы в этом, как называется… Картье Леопольд! Удивительно, Кларита, я получаю чеки на «Итало-Бельж», и там мне каждый раз дают по ним меньше и меньше. Ты думаешь, обман?

– Ну, на такой мелкий банки не идут. Просто курс меняется, наверное. Инфляция, понимаешь?

– Здесь?

– Да нет же, у вас в Аргентине! Если бы падал наш франк, ты, наоборот, получала бы каждый раз больше. Похоже, Додо, что у вас там дело всерьез идет к революции…

Когда Беатрис вышла из «отеля», дождь уже кончился и переменчивая брюссельская погода словно торопилась наверстать упущенное. Стало припекать солнце, в аллее Камбрского леса было почти жарко и чудесно пахло мокрой зеленью и мокрой землей. Выйдя на авеню Луиз, Беатрис пешком прошла ее до самого конца. Перед гигантским порталом Дворца правосудия дети кормили голубей у мрачного памятника бельгийской пехоте. Дойдя до памятника Готфриду Бульонскому, Беатрис остановилась, решая, что делать дальше. Можно было закончить день в Музее изящных искусств, или просто пойти посидеть в сквере Пти-Саблон. Все это было близко, рукой подать. Она вспомнила вдруг, что и на Пти-Саблон тоже есть памятник – Эгмонту и Горну.

Слишком много памятников было вокруг нее, слишком много мертвецов – знаменитых и безымянных. Тоска овладела ею, еще больше усилившись от одной мысли о тихих пустых залах Королевского музея с дремлющими служителями…

Беатрис хорошо знала это состояние. Когда оно начиналось, не помогала ни толпа, ни шум; мысль о тишине пугала, но в то же время обычная уличная толчея доводила до грани истерики. Такие часы нужно было проводить только дома. Едва удерживаясь от слез, Беатрис остановила первое такси и поехала домой.

Улица Фультона, где жила Беатрис, была обычно безлюдна, в какой бы час она ни возвращалась домой. На этот раз по тротуару прогуливался человек в светлом костюме, похожий на туриста; очевидно, это и был турист, потому что он именно прогуливался, – но что делать туристу в этой части города, вдали от церкви святой Гудулы и знаменитого закоулка, где стоит «Маннекен-Пис»?

Расплачиваясь с шофером, Беатрис зачем-то оглянулась на туриста, который, повернув на углу, подходил

теперь к ее дому, и вдруг замерла, выпрямившись и прикусив губу.

– Мадмуазель, вы берете сдачу или вы ее не берете? – сердито окликнул ее таксист. Беатрис растерянно сунула деньги в карман. Ей захотелось вдруг крикнуть: «Подождите, я еду дальше!» – но такси уже скрылось за углом. Беатрис осталась совсем одна на пустынной улице, она и человек в светлом костюме, и это было как во сне, и она окаменело стояла на тротуаре, не сводя глаз с человека, который шел теперь к ней, ускоряя шаги.

Потом он остановился, словно не решаясь подойти ближе, и с какой-то потерянной улыбкой поправил квадратные очки без оправы. Беатрис отступила к своей двери.

– Фрэнк, – сказала она тихо. – Мистер Хартфилд, что вы здесь делаете?

3

– Зачем вы приехали? – снова спросила она. Продолжая улыбаться, теперь уже совсем почти глупо, Фрэнк сделала еще один неуверенный шаг, и вдруг лицо его сделалось серьезным.

– Добрый день, Трикси, – сказал он также тихо. – Как сегодня жарко, не правда ли?.. Я себе представлял бельгийский климат несколько иначе. Я, видите ли… Я здесь в командировке, точнее не здесь – во Франции, «Консодидэйтед» продала французам лицензию на одну из наших моделей, но они хотят внести изменения в конструкцию, и… Мы вот и прилетели, чтобы все согласовать. Модификацию они предлагают небольшую, но она может отразиться на некоторых параметрах…

Беатрис смотрела на него, все еще ничего не понимая и не особенно доверяя своим глазам. Хартфилд вынул платок и приложил ко лбу, потом повел шеей, точно воротничок вдруг стал ему тесен.

– А сюда я на один день, – продолжал он совершенно уже потерянным тоном, – французы предложили прервать наши работы, пока данные не будут обработаны вычислительным центром… Каких-нибудь два дня максимум, и я решил вот… навестить. Как поживаетете, Трикси?

– Благодарю вас. Вы… Страшно любезно с вашей стороны, Фрэнклин, но… Ну что ж, зайдемте ко мне…

Она отперла дверь, не оглядываясь вошла в дом и стала подниматься по скрипучей деревянной лестнице, пропахшей жавелевой водой и сельдереем. За спиной, внизу, она слышала осторожные каучуковые шаги Фрэнка Хартфилда. Вот черт, только этого не хватало!

На верхней площадке, пока Беатрис с закушенными губами дергала и вертела застрявший в замке ключ, он стоял в стороне, словно боясь к ней приблизиться.

– Дайте я попробую, – робко сказал он наконец.

– Нет… Здесь дело не в силе – нужно просто нащупать… Не зная, это не сделаешь, будь он прок…

Фрэнк деликатно кашлянул.

– Кстати, Трикси… Я не знал – если вы живете одна, то… может быть, мой визит не совсем…

– Будь он трижды проклят, – сказала Беатрис, выдернув поддавшийся наконец ключ и ударом ноги распахивая дверь. – Сколько раз собиралась позвать слесаря! Входите, Фрэнклин…

Они вошли в квартиру – Беатрис, сердитая и раскрасневшаяся от возни с замком, за нею Фрэнк, смущенно протирая очки. В мансарде, как обычно во второй половине дня, было довольно жарко. Беатрис сняла куртку и швырнула через комнату.