Ступи за ограду
Шрифт:
– Еще бы, – сказал он. – Хватит вам заниматься кухней, идите сюда.
– Иду! Сейчас мы выпьем кофе, я тоже немного проголодалась. Когда улетает ваш самолет?
– Утром, в девять с чем-то, но у меня еще нет билета.
– В каком отеле вы остановились?
Фрэнк засмеялся.
–Никак не мог договориться с водителем, он в конце концов плюнул и отвез меня чуть ли не в самый дорогой, не знаю уж, за кого он меня принял. Называется «Бедфорд», в самом центре. Там чертова куча англичан…
Беатрис, нервно суетясь, накрыла на стол, придвинув его к своему странному ложу.
Весь его план приехать сюда был, в общем, одной большущей бестактностью, но эта маленькая, незначительная, совсем его убила. Он молча съел что-то, предложенное Беатрис, и выпил кофе. Беатрис тоже молчала. Положение начинало становиться непереносимым своею бессмысленной напряженностью, именно бессмысленной, потому что оба прекрасно понимали, что никакого выхода, никакого решения, ради которого стоило бы терпеть до конца эту встречу, в данном случае быть не может.
– Еще? – спросила Беатрис, когда он отодвинул чашку.
– Нет, спасибо. А вы сами почему не пьете?
– Не знаю, не хочется. В жару у меня никогда нет аппетита…
Вскочив – словно обрадовавшись, что можно чем-то заняться, – Беатрис откатила стол обратно к окну. Ролики на ножках, очевидно уже совершенно стертые, отчаянно визжали.
– Давайте, я их смажу, – предложил Фрэнк. – Масло у вас есть?
– Нет, откуда же? Не стоит возиться, Фрэнклин, я когда-нибудь сделаю это сама…
Постояв возле стола, словно не зная, заняться ли уборкой или оставить все как есть, Беатрис вернулась к кровати и села на край, боком к Фрэнку.
– Жарко сегодня, – сказала она очень усталым голосом.
– Ваши вкусы изменились, Дора Беатрис. – Фрэнк улыбнулся. – Я вот сейчас смотрю на вас и вспоминаю, как вы в свое время возмущались девушками, которые носят брюки.
Беатрис помолчала.
– Так удобнее, – отозвалась она нехотя. – Меньше тряпок приходится возить. У меня с собой только одно платье, полувечернее, чтобы пойти иногда в концерт. Хотя я вообще хожу редко…
– Раньше вы любили музыку, – сказал Фрэнк и тут же сообразил, что этого говорить не стоило.
– Да, раньше любила, – сказала Беатрис. – Почему я еще ношу брюки – я часто катаюсь на велосипеде. Велосипед есть у консьержки внизу, она дает напрокат. Здесь хорошие велосипедные дороги, называются «макадам», можно проехать по всей стране. Конечно, я далеко не езжу. Куда-нибудь в Лакен или в Форе-де-Суань. Чудесный лес, до самого Тервюрена. О, послушайте, Фрэнклин! – На секунду Беатрис обернулась к собеседнику, слегка улыбнувшись, впервые за все время их встречи. – Хотите, я вам покажу немного город? Идемте, побродим по самым интересным местам. Хотите?
– С вашего разрешения лучше побудем здесь, – виноватым голосом ответил Фрэнк. – Я хотел бы поговорить с вами серьезно и… На улице не совсем удобно, мне думается.
– Вы правы, – сказала Беатрис. Из голоса ее сразу исчезло искусственное оживление, с каким она предлагала пойти погулять. – Улица – это, конечно, не самое удобное место для серьезного разговора. Я не совсем, правда, понимаю, о чем вы хотели бы поговорить, но… Что ж, я слушаю.
Нет, все-таки он правильно сделал, что сюда приехал. Ничего хорошего для него из этого разговора не получится, но будет хоть достигнута какая-то ясность. Впрочем, неужели до сих пор для него еще оставалось что-то неясным? Все равно, он должен услышать это от нее самой.
–Говорите же, Фрэнклин, – повторила Беатрис. – Я вас слушаю.
– Да, простите, я… сейчас скажу. Я думаю, Дора Беатрис, что нам нужно все же поговорить о… о наших отношениях…
Он сидел в трех шагах от Беатрис, подавшись вперед в своем кресле, опираясь локтями на колени и крепко соединив концы расставленных пальцев. Беатрис, сидя очень прямо со сложенными на коленях руками, безучастно смотрела куда-то в окно. Глянув на нее, Фрэнк снова опустил голову.
– Ведь определенные отношения между нами существуют, Дора Беатрис… Вы не можете этого отрицать. Существуют, несмотря ни на что. Вы только не примите мои слова за упрек, я просто констатирую факт. Если между двумя людьми возникает, хотя бы на короткий срок, то, что было между вами и мною, то это не так просто забыть и от этого не так просто отделаться. Это остается, несмотря ни на что. Я…
– Почему вы все время говорите «я»? – перебила Беатрис. – «Я думаю», «я констатирую факт», «я», «я»… Пока вы не поймете, что помимо вас в этой истории участвую еще и я, мы все равно ни до чего не договоримся. А я могу сказать вам о себе только одно. Поймите раз и навсегда, Фрэнклин Хартфилд, что я не в состоянии вас любить. Поймите это, ну пожалуйста. И, пожалуйста, оставьте меня в покое, пока я еще не сошла с ума!!
– Я не могу оставить вас в том, что вам угодно называть «покоем», – упрямо возразил Фрэнк. – Я оставил бы вас, если бы вы были счастливы. Если бы не произошло несчастья и если бы вы действительно оказались…
– Не нужно, Фрэнк, ради всего святого, – умоляюще сказала Беатрис, – я же вас прошу!
– Если бы вы оказались по-настоящему счастливой с тем человеком, я не приблизился бы к вашей жизни ни на шаг. Наверное, он действительно был лучше меня, раз вы его полюбили. Вы для меня значите слишком много, чтобы я мог брать под сомнение справедливость вашего выбора. Что бы со мной было – вопрос другой; может, я спился бы, не знаю. Во всяком случае, вам бы я не навязывался. Но ведь он умер, Дора Беатрис, вы же не можете прожить жизнь воспоминаниями! Вы же не можете искалечить себе жизнь из-за той встречи!
Беатрис вскочила, словно собравшись выбежать из комнаты, но овладела собой и забралась на постель с ногами, сев по-китайски на пятки, теперь уже лицом к Фрэнку.
– Dios mio, какое красноречие! – воскликнула она с издевательским смехом. – Что вы окончили, сэр, – Массачузетский технологический или факультет теологии в Саламанке? Вместо того чтобы учить французов строить перехватчики, вам следовало бы ехать распространять библию среди папуасов – с вашим талантом проповедника!
Фрэнк покачал головой.