Стужа
Шрифт:
— Руки! Руки! — высоко, звеняще прокричал капитан. — Боец теперь, а не арестант! Строевым надо рубить, а не семенить, как баба на сносях!..
— Без касок будем воевать, не прислали каски, — скороговоркой повторял старшина.
Глеб получил оружие и тут же, под елью, переоделся.
— Чего расплылся, дурачина? — встретил его вопросом бывший офицер.
Глеб запомнил его фамилию: Светлов. И еще фамилию штатского: Николай Резниченко.
— Через неделю зубы скаль, — сказал Светлов. — Даром водку
— И хорошо! — сказал с вызовом Глеб. Он одобрил не смерть и не водку, а то, что скоро в бой.
— Вояка! — презрительно сказал Светлов. — Не знаешь, с чем это жрут, а воняешь.
— Молокосос, — поддакнул Резниченко. — Продырявят жопу — запоешь!
— В задницу — это счастье, — желчно усмехнулся Светлов. — Пусть совсем оторвет. Лишь бы выжить…
— А почему «зимой»? — спросил Светлова из задней шеренги тот самый, что напевал блатные песни.
— Наркомовские сто граммов положены к довольствию только зимой, — принялся объяснять он. — Обычно их удваивают перед боем…
— Как ляпнет «ванюша» — мертвый делаешься, — рассказывал кто-то. — Смертельно лупит. У меня после припадки были, ну что шилептик. А без водки… худо без водки…
— А это ты верно заметил — всех не оплачешь. Тут застегни душу на все крючки — может, тогда и хватит тебя, коли не угробят.
— Смирно! — резко, с вызовом, скомандовал капитан.
И Глеб вытянулся, не успев огрызнуться на новую издевку Светлова.
— Что за базар?! Я приучу к дисциплине! Только откройте рот! — Капитан сбил носком сучок с поваленной осинки. — Вас триста двадцать два! Вы поступили в 139-ю отдельную армейскую штрафную роту. Рота — на правах батальона. Номер полевой почты: 32 396.
Я — командир роты капитан Булатов, но согласно приказа я уже не командир роты, комбат. А вы больше не уголовное отребье, а бойцы. Нас не интересует ваше прошлое. Дезертиры вы, растратчики, воры или насильники — плевать! От старшины — оружейного мастера — вы получили оружие, а с ним — звание воина. Дорожите этой последней возможностью искупить свою вину. А теперь зарубите на носу: не сметь ни на шаг отлучаться из мест расположения взводов. Оправдания не будут приняты во внимание. Пуля на месте!
Запомните, я здесь закон и высшая власть. Больше никаких трибуналов! Рука на предателей и трусов у меня тяжелая. И ослушание — тоже пуля на месте. Я никогда не повторяю приказ дважды. — Капитан похлопал по кобуре. Придавил сапогом сучок и повернулся к офицерам. — Говори, замполит!
Там, среди офицеров, капитан возвышался на целую голову. Глеб прикинул: он, пожалуй, одного роста с капитаном, разве капитан чуть сутулится. Ну а в плечах редко кто шире и крепче его, Глеба.
— Товарищи воины! — произнес старший лейтенант
Он расстегнул полушубок поверху, до ремня. Портупея не мешала — ее не было. Блеснул рядок орденов.
Глеба заворожили его ордена и нашивки ранений.
— …Родина-мать благородно предоставляет вам почетную возможность искупления вины и позора…
— Получай звание воина — и подыхай, — шепнул Резниченко бывшему офицеру. Тот стоял в первой шеренге и, поерзывая, хмуро слушал.
— Заткнись! — прошептал Глеб, улыбаясь тяжести автомата и запасных дисков. Сколько дней и ночей он мечтал об этом — получить оружие.
— Гад! — огрызнулся Резниченко. — Дай срок, подохнешь!
— Не ты ли, гнида, пособить собрался? — спросил кто-то из задней шеренги.
Резниченко повел глазом, но смолчал, лишь опустил голову — недобрый, крутой наклон.
— …Здесь никто не посмеет рыться в вашем прошлом и попрекать. Будьте только честны перед Родиной. Будьте солдатами!
Капитан бесстрастно разглядывал бывших заключенных. Несколько раз его взгляд задерживался на Глебе, и Глеб смущенно смотрел в нетоптаную листву на грязи перед собой.
— …После ранения на поле боя судимость автоматически снимается. Вас отправят в регулярную часть — может быть, и под боевые гвардейские знамена. И вы получите право не упоминать в личном деле о судимости и сможете позабыть о своем прошлом. Кровь, страдания, мужество сотрут вину!
Замполит, несмотря на свое звание, казался значительно старше капитана. В нем угадывались учитель или партийный работник районного уровня. Нечто общее, свойственное им, располагающее присутствовало в его лице.
— …Товарищи, бейте фашистскую нечисть! Уничтожайте гитлеровских выродков в их собственной берлоге! Да здравствует Родина! Слава великому Сталину! Не пощадим наших жизней за Родину и вождя!
Бывшие заключенные неуверенно прокричали «ура».
— Эй, верзила, ко мне! — громко, звеняще окликнул кого-то капитан.
Глеб любовно рассматривал свой ППШ. «Номер — ЛE-518, — думал он. — А в училище у карабина был номер Г-72364…»
— Что за расхлябанность?! Живо ко мне, рядовой!
— Тебя, — подтолкнул Глеба Светлов.
Глеб оторопело вышел на положенных два шага из строя.
— Фамилия, разгильдяй?
— Рядовой Чистов!
— Чтобы в последний раз ушами хлопал, — по-прежнему громко сказал капитан. — Назначаю ординарцем. Марш за мной!
Он пошел вдоль строя, строго внушая:
— Жалобами на несправедливый приговор трибунала ко мне и офицерам не приставать! И писать никуда не советую! А водку, ребята, придержать до боя!