Стылый ветер
Шрифт:
– А если у вас не получится отнять у них силу? Неужели вы считаете, что математик-одиночка сильнее дюжины экзорцистов? – скептически пожал плечами Антонио. – Может быть, все-таки лучше похитить у них необходимые для обряда ингредиенты?
– А! Делайте что хотите! – махнул рукой Конрад. – Я вполне могу справиться со своей задачей без вашей помощи. Если у вас что-нибудь выйдет, хорошо. Но я остаюсь при своем мнении – без музыки у них ничего не получится. А значит, орган должен быть надлежащим образом сломан.
Глава 19
Снова ноет в правом боку... При помощи Томаса он извлек пулю, даже сумел на время унять боль и запустить в ускоренном темпе восстановительный процесс. Но на этом его последние силы иссякли.
Цебеш походил теперь на мумию. Его щеки ввалились, а глаза лихорадочно блестели. И в этих глазах читался вопрос: «Что же дальше?»
Он шел к своей цели многие годы. Сначала неосознанно, словно в тумане. Потом все увереннее, пока однажды его разум не пронзила молния божественного озарения... И вот теперь, уже почти сутки, он пробирается сквозь красный туман горячечного бреда... Даже самый сильный отвод глаз, лишающий зрения, не спасает от пуль, когда их слишком много. Но ранение – это, в сущности, мелочь. Рана уже зарубцевалась и заживет при таком темпе регенерации за пару дней. Сильнее болит и кровоточит другое.
Она от него сбежала. Ни вера, ни страх, ничто не смогло ее удержать. Он, повелевающий душами сотен, даже тысяч, не сумел удержать в руках одну... Нет. Ни при чем здесь даже эта строптивая девчонка – неудачи с ним случались и раньше. Куда сильнее Цебеша угнетало другое – то, что неудача случилась с ним в самый неподходящий момент. И это очень походило на ЗНАК.
Он всегда был не только ученым, но и мистиком. Сколько раз искушал он судьбу, шагая по краю. «Господь! Если я не прав, не дай мне этого сделать!» – так говорил он не раз, рискуя всем ради пустяковых вещей, просто чтобы убедиться, что это его Путь, что его выводит на нужную дорогу незримая длань... И ему всегда словно помогал кто-то. Впервые – когда Мария вышла ему навстречу. В последний раз, когда Адам Ковальский на встрече с ним оказался совершенно не готовым к силовому решению вопроса.
«Господи! Почему ты не остановил меня тогда? Почему? Я еще мог от всего отказаться. Тогда. Но не теперь».
Теперь Цебеш уже увидел созданного им самим василиска. В кошмарном сне или наяву – неважно. Он увидел, что даже такая, самая сложная и сильная магия – действует. Он уже почувствовал себя господином Вселенной... И уже билось где-то в глубинах небытия огромное сердце того, кто изменит все в этом безжалостном мире. И незримая рука толкала Цебеша все дальше вперед, к выбранной цели.
А та девчонка, что сбежала от него... Наверное, он ошибся эпохой или страной. Но и ее он бы мог подчинить, заставить следовать приказам, если бы не эти албанцы.
«Только теперь, пройдя по грани бытия и небытия, я понял, что ритуал, задуманный мной, – полная глупость. Духу, который сойдет в этот мир, не важно время и место. Важен лишь результат. А значит, мне надо, во что бы то ни стало, найти сбежавшую Марию и вновь подчинить себе ее душу. Господь, услышь меня! К тебе одному взываю! Дай сил исполнить все предначертанное мне!»
Силы постепенно возвращались к нему. Но душу разрывали сомнения. Когда Цебеш увидел василиска, он окончательно понял, что Пришествие действительно возможно. И еще он понял, что придет в этот жестокий, обезумевший мир не Христос. Что-то другое, не менее сильное, но куда более беспристрастное и немилосердное, двигало незримые пружины Предначертания, направляя Цебеша все это время. И одна часть ученого, осознав это, была готова в ужасе отшатнуться от раскрывшейся под ногами бездны. Но другая... Любопытство, страстное желание самореализации, утоление бесконечной жажды знать... И устойчивое неприятие того, каков этот мир.
«Любой, кто изменит сейчас мир, будет прав», – об этом кричал в его душе пепел сотен сожженных на кострах и кости замученных в застенках, умерших от голода и холода. Мир не должен оставаться таким!.. Об этом кричала душа каждого, шедшего в бой в начавшейся уже бессмысленной бойне, независимо от того, на чьей стороне он воевал.
И Цебеш чувствовал, всем своим нутром ощущал этот крик. «Я дам им того, кого они просят» – так говорила вторая, решительная половина его души. И ни одна из половин не могла победить. Пока не могла.
Но и разум его разрывался пополам. С одной стороны, он должен был быть в Зальцбурге, в компании наверняка уже собравшихся там друзей... Но что он мог им теперь показать? Что, кроме беды, мог принести им он, разыскиваемый инквизицией беглец, потерявший все необходимые для обряда ингредиенты, и главное, потерявший веру в необходимость самого обряда. С другой стороны, он давно уже должен был мчаться в погоню за Марией и похитившими ее албанцами. Но его останавливал вполне резонный вопрос – если все происходившее с ним и Марией читать как книгу из Знаков, поданных Господом, то ее удивительно удачный побег и ранение Цебеша – это не что иное, как сигнал свыше: «Остановись! Ты идешь не туда. Не делай дальше ни шагу!» И то, что он понял потом, на следующий день после ее побега, то ли в яви, то ли во сне увидев себя сражающимся против собственного создания – василиска... «В этот мир идет не Христос. Готов ли ты призвать сюда кого-то другого, призвать того, кто нападет и на тебя так же, как напал на тебя вызванный тобой же василиск?»
Томас склонился над изможденным, осунувшимся лицом Старика. Куском ткани вытер пот с покрывшегося испариной лба и, заглянув случайно в глаза Цебеша, вздрогнул. Вышел из комнаты, непрестанно крестясь.
«Говорят, что в сгоревшем доме, который снимали мы для Марии, нашли кости огромной, размером в человеческий рост, курицы. Господи, помилуй! Хоть бы пан Цебеш поправился. Куда же мы все без него. В какую бездну катится весь этот мир?!»
«Господину комиссару инквизиции, капитану Стефану Карадичу. Срочно. Лично в руки».
Матиш поморщился.
«Все повторяется. Я это, кажется, уже когда-то писал ему. И чем кончилось? – Тяжелая, сбивающая с мыслей боль. Он потрогал уже пропитавшиеся кровью бинты на голове. – Черт! Именно черт дернул меня зайти в тот самый кабак... Вокруг было столько манящих вывесок, ароматов... Но злая судьба всегда, стоит мне только немного расслабиться, кидает приманку. Как тогда, сквозь хмельной угар меня словно кто-то кольнул, и я догнал уже уходившую фрау... Кажется, фрау Хелен. Тогда-то все и завертелось, словно на карусели. Так и теперь... Память на лица. У меня всегда была прекрасная память на лица. И я узнал в кабаке, когда уже был до безобразия пьян: в углу сидит тот самый солдат, что провожал Марию в лавку Трухзеса Фихтенгольца. Тот самый!