Стюардесса. Неоконченный портрет
Шрифт:
Поэтому мы ведём себя тихо. как бы сильно нас не били. Поэтому мы пригибаем головы, только бы нас не оставили совсем наедине с нашими “подругами”. Ведь тогда новый виток жестокости.
Всё чему учит нас детство: худшие времена всегда впереди.
– Девочки, вы уже знаете, зачем мы сюда приехали?
По ногам тянет и комнату постепенно заполняет шмыганье маленьких носиков.
– Сегодня мы выберем из вас будущих спортсменок. Будущих чемпионок.
Будущие чемпионки вытирают рукавами сопельки.
–
Я уже была готова ответить да, если он только взглянет на меня. Нас учат соглашаться со старшими. Какую бы мерзость вам не предлагали.
Я уже почти не слышу его слов. Только ручьи, что журчат у меня в носоглотке. Я шмыгаю и вытираю носик рукавом. Пальчики на ногах задубели.
– Кто из вас готов посвятить свою жизнь спорту?
“Посвятить жизнь мне”.
“Отдать своё детство ради реализации моих амбиций”.
“Утроить количество жестокости и истязаний в своей жизни. Выйти на новый уровень”.
Я просто сделала шаг вперед, и он увёз меня.
4. МЕТРО
Я торопливо семеню по выбеленной сотнями туристов плитке, оставляя за собой страх и волнение. Я справилась.
Делать так, как Она велит.
Это страшнее прыжка с крыши. Попробуйте хоть раз: выйти за рамки закона. Тот, кто испробовал это в подростковом возрасте – купил билет в один конец.
Это можно по телевизору рекламировать.
Ловлю изучающий взгляд. У двери невысокий мужчина в штатском смотрит на меня. Обвисший плащ, неухоженное лицо с внимательными пожелтевшими глазами, готовыми ко всему. «Он не служит здесь»,- думаю я, пытаясь не смотреть в его сторону. Я ведь играю сотрудницу реставрационной мастерской сегодня.
– Простите, вы только что… – неловко пытается остановить меня он. Где-то в глубине души я бы хотела, чтобы он поймал меня. Хотела бы, чтобы он спас меня от неё.
Я улыбаюсь, не сбавляя темпа. Это главное, чему нас учит наша профессия: улыбайтесь, даже, если ваш самолет входит в штопор. Улыбайтесь, даже, если вы не собираетесь помогать обратившемуся.
– Вы кажется только что…
На мне маска «все в порядке». Я двигаюсь мимо. Рано или поздно кто-то бы выследил цепочку исчезновений дорогих экспонатов.
– … можно ваши документы?
– Я очень то-о-роплюсь, – улыбаюсь я и выхожу из музея.
И без того тяжелая дверь кажется просто неподъемной.
Он не торопится и, словно нехотя, следует за мной.
Какого черта! Я могла бы уже сидеть в машине, но теперь… теперь я должна пройти мимо, иначе ему станут известны наши номера. Я не могу приводить хвост. Он идет за мной.
Я ныряю в метро. На эскалаторе он даёт мне возможность отдышаться. Нащупываю тонкими пальцами в кармане лучшего друга любой женщины: зеркальце.
Любая женщина делала так.
В
Зеркало гораздо более жестоко, чем женский взгляд.
Небритость… невзрачный плащ не скрывающий ворота заношенной рубашки… синяки под глазами… Что не даёт тебе покоя?
Кропоткинская. Библиотека имени Ленина. Подземные дворцы давно свергнутого короля.
Я словно слышу Её голос: «Если вас кто-то заметил – скройтесь. Лучшее место, чтобы спрятать дерево – это лес. Лучшее место, чтобы спрятаться самому – это толпа».
Я ныряю в толпу. Многие годы я стремилась уйти отсюда. Перестать быть такой как они. Как все эти люди, бредущие по переходам в надежде забыть, что у жизни должен быть смысл. Людские реки. Стаи рыб сбивающихся в косяки в страхе перед открытым океаном жизни.
Студенты в наушниках, чтобы не слышать голоса неизбежного будущего, в котором их никто не ждёт.
Офицеры в отставке с научной фантастикой в руках, чтобы не видеть руин разрушенной империи. Холодная война не просто закончилась. Вы проиграли её.
Женщины, одевающиеся «умеренно ярко», чтобы выделяться на общем сером фоне, намекая на ещё не угасшую фертильность[1], но и не быть мухомором в этом тусклом подземелье.
Так легко плыть по течению. Любая рыбка это сможет. Даже самая маленькая. Даже мёртвая рыбка.
Представьте себе реку полную мёртвой рыбы.
Я закрываю глаза. Пусть за моей спиной будет кто угодно, кроме правдолюбивого служаки не желающего пройти мимо моего маленького преступления.
Сколько лет я потратила на то, чтобы стать другой, но сейчас единственное, что может меня спасти – это быть как они.
Я не всегда была такой сильной.
Представьте себе маленькую комнатку, где единственное лицо пышущее жизнью – это плакат Ромы Зверя, кочующий вместе с ней из города в город. Бледная русская снежная пустыня за окном.
Представьте себе четырнадцатилетнюю девочку, погруженную с головой в альбомы Агаты Кристи. Живущую среди копящейся по углам пыли.
Когда у вас нет родителей, с восьми до шестнадцати лет вы погружены в абсолютный тактильный штиль. Никто не прикасается к вам. Словно вы в депривационной[2] камере.
Вы можете быть кем угодно, если у вас нет родителей. Представляться любыми именами, потому что никто не зовёт вас по имени.
Представьте себе девочку, которая гнётся из стороны в сторону, как тряпичная кукла. На которую орут.
Только орут.
Представьте себе девочку, которая забыла свое имя под обзывательствами и оскорблениями своего тренера.
Когда ты занимаешься спортом, в котором в 16 ты считаешься старой, у тебя нет времени думать о том, кто ты на самом деле. Ты то, кем тебя считает тренер.