Стюардесса. Неоконченный портрет

Ушаков Руслан

Порой мне кажется, что у меня уже нет взгляда.

Я стала чистым исполнением. Я всё, чего от меня требуют. Растяжки, упражнения, кульбиты.

Макияж, шпильки, чулки.

Я набираю обороты. Оглядываю зал. Читаю по губам одной не самой красивой девушки: «Где мужики?». Она полна бравады, но всё, что она сделает сегодня ночью,- это напьется и вырвется на один из моих пилонов, чтобы всем продемонстрировать, что она пришла в чулках. Чтобы всем показать: вот, что вы потеряли, не накинувшись на меня ещё до начала вечера, когда я была более-менее трезва.

Я вращаю бёдрами. Раскручиваю пространство зала в ожидании главного героя. Двое парней прямо подо мной небрежно попивают водку со льдом. Рецепт из июньского Men’s Health⁴, не имеющий ничего общего с их подъездным прошлым. Они упорно делают вид, что «мужские» разговоры интересуют их больше обнажённой девушки на высоких шпильках и с плоским животиком, профессионально извивающейся над ними. Ценителей нет. Ещё слишком рано.

Он проводит пальцами по моей ноге. Прямо по икрам, как я люблю.

Телохранитель делает два резких шага к нему. Этот громила так ждал, что кто-то нарушит моё пространство, чтобы наконец-то проявить свою преданность, что даже жалко подавать ему сигнал «отбой тревоги». Он на глазах сникает. Плечи опускаются.

Мой герой пришёл раньше обычного. Он пришёл за мной. Я падаю в его объятия.

Год назад, когда мы познакомились, это Он был в моих объятиях. На протёртом кожаном диване я выпускала воздушные пузырьки из миллиметровой иглы. Укол инсулина.

Медсёстры всегда влюбляются в своих пациентов, или я одна такая дурёха?

Я смотрела на икону у него в квартире и узнавала себя. Так милосердно.

Он всегда ходил в наглаженных рубашках. Пах Диор Спортом и воротнички его были такие белые, что за одно это можно было влюбиться. Он из тех мужчин, что всегда смотрят мимо женщины. Заставляя нас вилять и подстраиваться.

Утонченный до извращенности. Типичный москвич. Ненавижу. Я вешалась ему на шею. Только бы он продолжал изменять именно мне с ними со всеми. Понимаете?

Чтобы со мной он был, чтобы он не кому-то со мной. А мне с ними.

Он таинственный. Загадочный. И столько всего мне рассказывал, что я боялась ляпнуть при нём что-то не то. И потому По-большинству молчала.

Ещё он рассказал мне, как можно поймать джетлаг[5] не вылетая из Москвы.

Он не знал, что я живу в одном сплошном джетлаге.

В СССР было модно называть кинотеатры именами столиц социалистических республик: «Бишкек», «Ташкент», «Прага», Ханой». Когда союз рухнул, мода пришла называть в честь далёких мегаполисов ночные клубы: «Нью-Йорк», «Бангкок», «Токио». Видимо потому, что они могут сделать вам такой же джетлаг, как и перелет.

Мой герой не вылезал из клубов. Потому я стала гоу-гоу дивой. Так я могла рассчитывать на регулярные встречи с ним.

Он принял меня и не лез под кожу.

Это моя игла была уже под его кожей, тонкой и бледной. Он терпеливо смотрел в потолок, пока я протыкала его снова и снова. Мой любимый клиент.

Я держу его за руку, пока он разглядывает официантку. Я говорю о том, что скоро у нас будет достаточно денег, чтобы завести ребёнка. Он говорит, что скоро у нас будет достаточно денег, чтобы купить квартиру. Ещё говорит, что я необыкновенная женщина. Я тянусь, чтобы прикоснуться губами к его губам. Такой спокойный.

Кто-то дергает меня за руку. Видимо настало время второго выхода.

– Вот, что меня раздражает в тебе больше всего – ты всегда пропадаешь,- слышу его глухой брутальный голос. Кажется, он почти смирился.

Я покончу и с этим скоро.

Я возвращаюсь. Гляжу ровно в пол. Туда, где мои алые ноготочки, где мои лакированные туфли, где тонкие ремешки опоясывают мои нежные, нежные принежные щиколотки. Где чеканный шаг. Где ритм этого вечера. Выстукиваю каблучками. Вышибаю искры. Хорошая музыка как хороший секс – заставляют твоё тело звучать. Вытягиваться по струнке в эндорфиновом экстазе.

Я теперь ненавижу их всех чуть больше. Я словно в маске, за которой они не увидят ни моего смятения, ни моего возбуждения. Все это медленно отошло на второй план. Я буду с ним. Я идол. Я тотемное животное на этом странном обряде. На этом нересте молодого духа.

Я стала заниматься танцами после встречи с ним. У стюардесс всегда достаточно свободного времени между рейсами. Как и сотни женщин, я ходила в студию, чтобы почувствовать собственную сексуальность. Пробудить эту заколоченную наглухо энергию.

Представьте себе девушку, которая садится в шпагат, не моргнув глазом. Девушку, которая танцует каждую ночь в клубе в самых откровенных нарядах, а потом летит в аэропорт, где поднимается в небо.

Представьте себе девушку, которая запирается в туалете при взлете и плачет в полный голос от бессилия вызвать у мужчины хоть малейшую толику интереса.

Я смотрю на себя в зеркало. Монструозно широкие плечи, угловатое тело, измученные ноги. Я отвратительна настолько, что, если соберетесь продавать людям отвращение – пригласите меня сняться в рекламе.

Я и не улыбаюсь почти. И не смотрю на их лица. Одна большая масса. Они думают, что танцуют. В тробоскопическом свете, под алкоголем, в гуще оглушительного бита. Они лишь конвульсивно извиваются. При дневном свете это смотрелось бы смешно. Нет, я больше скажу, это смотрелось бы жалко.

Нет ничего отвратительнее коктейля из желания впечатлить и полного отсутствия таланта.

Никогда не задумывались, почему всё это происходит ночью? Почему музыка такая громкая, а свет такой контрастный: то темно, то слепит. Почему все это необходимо сдобрить алкоголем, чтобы оно наконец заработало? Чтобы девочки начали извиваться, а мальчики осмелели?