СУ-47 ДЛЯ МАТЕРИ ОДИНОЧКИ
Шрифт:
Я широко улыбнулась, и попросила знаком у белобрысого очень длинный острый клинок, сама при этом снимая одежду с девчонки, так чтоб труп остался голым.
– Но все равно разве не жалко? – Саня чуть не со слезами показала на лежавшую на земле мою копию.
Я с размаху вогнала длинное острие трупу в задницу по рукоятку.
Раздался дикий визг.
По вертолету, воя, метался голый труп, держась за задницу, а я отчаянно хохотала.
– Ты что, Пуля, сдурела! – с ревом накинулась на меня мертвая. – Ты всегда была дура!
– Представляю вам Юлю Чулкову, мою детскую
Хохот стоял такой, что мотор заглушало.
Она не была ранена в голову – это была штучка из магазина приколов, и я такими пугала брата.
Белобрысый выругался.
– Здесь вертолет шумит, иначе я б сразу догадался, что она нас дурит! – сквозь зубы сказал он. – Такого со мной еще никогда не было! Так провести! А я то думаю, почему ты все пистолет не опускаешь и все время, словно случайно, ее держишь на прицеле, и все время печалишься, что не дострелила... Немедленно обыскать все! – рявкнул он разозлено.
Его бойцы принялись методично исследовать все.
– Не открывайте! – резко предупредила я, когда они взялись за такую же панель, но с другой стороны. – Так какой-то газ, и нет людей...
– Да, ты же была там рядом на мгновение... – сердито подтвердил белобрысый. – И нюхала...
– У нее нюх, почти как у собаки... – гордо подтвердила моя голая копия, все еще стоня и мрачно смотря на меня. – Как и у меня почти... Все-таки, мы сестры!
Они все вздрогнули.
– Ври, ври, да не заговаривайся! – резко оборвала ее я. – Каким образом у тебя пломбы мои выросли? Какая ты мне сестра?
– Настоящая... – печально сказала она. – Сама же помнишь, как мы смеялись в детстве над зеркальными родимыми пятнами... Можно было уже тогда догадаться, что дело здесь нечисто, иначе, почему меня заставляли подражать тебе и играть в игру “Подражалки”, когда от друг друга требовалось стать абсолютно похожей на другого?
Она автоматически задернула правую штанину, тогда как у меня была левая, а потом обессилено опустила руки.
– Все время забываю, что уже не там... – устало сказала она. – Мне пересадили его на другую ногу, чтоб было, как у тебя.
Белобрысый почему-то посерел.
– Так не бывает между сестрами... – убежденно сказала я. – Они не могут быть зеркальные... Мы же не копии, а словно отражения друг-друга...
– Бывает... – сказал один из бойцов белобрысого. – Я опытный врач в группе, много читаю, и говорю – бывает.
– Но, все равно, у меня есть брат! – убежденно сказала я. – Я никогда не слышала, чтоб мой отец гулял.
– Потому что мы близнецы, Пуля! – холодно сказала она. – Дай мне одеться и кончай издеваться!
Я кивнула бойцу головой на ее одежду, сказав одними губами.
– Обыщи...
Саня уже быстро перевязывала ей рану в груди, которая была настоящей и на которую она, кажется, даже не реагировала. Она всегда была равнодушна к боли.
Через секунду она стояла в одежде рядом со мной, гордая и прекрасная. Будто это она раздевалась в супер стриптиз шоу, а не перед солдатами, этакая королева.
– И не смей даже врать, что ты не знаешь нашей настоящей матери, Пуля! – нервно выпрямляясь, жестко сказала она. – Мы тебя видели рядом с ней, ты раскрылась... Я сама дала ей вдвое от тебя, как услышала... Не понимаю, почему ты первая узнала... Она все такая же... – она замерла и поглядела на меня. И тихо сказала:
– Мы родились в ночь перед пожаром...
Я замерла.
Все замерли. Я увидела, как почему-то отчаянно побледнел белобрысый, и как-то странно напряженно поглощал глазами меня и Юлю.
– Тебе могла мама рассказывать про пожар... – хладнокровно сказала я. – Да, я обгорела...
– Я тоже, и поэтому обе из нас уже в детстве не боялись боли и огня, – сказала она, хладнокровно поднося зажигалку к коже на руке. Кожа обуглилась, а она даже не дрогнула, только чуть сцепила зубы.
– Да, я помню, ты делала это в детстве... – холодно сказала я.
– Ты тоже научилась это делать без труда... – кивнула она. – Пострадало много детей... А отношение к нашим родителям это имеет такое... – она намеренно притишила голос, а потом мрачно выпрямилась, пронзительно глядя мне в глаза, – что пара девочек близнецов по документам вообще в тот месяц родилась только одна!!!
Я молчала.
– И обе они погибли в пожаре... – она ухмыльнулась. Я же никак не могла сообразить.
– И у них в документах была записана зеркальная аномалия... – она не давала мне опомниться. – Как ты думаешь, почему ты не застрелила меня в сердце? – она холодно обнажила рану прямо в сердце. – Потому что...
– Потому что оно у тебя с правой стороны, – тихо договорила я. – Я обнаружила это еще когда...
– ...когда мы в детстве выясняли, где у кого какие зеркальные сходства... – закончила за меня она. – И нашли десяток признаков, только наоборот... Мы тогда уже были копиями и нас иногда путали, хотя твоя травма головы и наши общие ожоги и зеркальность признаков сделали сходство не таким страшным и полным...
– А генетическая экспертиза? – тихо спросила я.
– А как ты думаешь, что сделала я, когда впервые заподозрила это во взрослом возрасте? – мрачно сказала она, садясь рядом и не обращая внимания на остальных. – Я растратила на это все свои первые честно заработанные деньги, чтоб никто не знал... Помнишь, ты выиграла на улице новый роскошный свитер? Единственное, тебя попросили при выигрыше обменять его на твой старый, заношенный до дыр, единственный твой потертый свитерок, в котором ты выиграла подарок?
– Это была ты? – вздрогнула я, вспомнив свою радость.
– Ты бы меня узнала по запаху... Я же тебя знаю, как себя. Я наняла пацана... Знала бы ты, как я дрожала и нервничала, когда шла с твоим свитерком в лабораторию! На нем должны быть остатки твоей кожи, невидимые чешуйки. Я даже не касалась свитера в бумаге, боясь испортить анализ случайным прикосновением... И знаешь, что было? – она замерла.
Я подняла глаза.
– Со мной случилась истерика, когда лаборант сказал, – она чуть не заревела, – что оба свитера – твой и мой – мои! Он даже не смог различить нас!!