Суббота
Шрифт:
— Генри Пероун.
— Бакстер.
— Мистер Бакстер?
— Просто Бакстер.
Рука у Бакстера большая, у Генри — чуть больше, однако никто из мужчин не устраивает демонстрацию силы. Их рукопожатие легко и кратко. Бакстер — один из тех курильщиков, у которых запах табака сочится изо всех пор, словно необходимая смазка их бытия. На некоторых такое же действие оказывает чеснок. Может быть, что-то не так с почками. Он молод: лицо у него узкое, с густыми черными бровями и глубоко посаженными карими глазами. Губы сжаты, как луковица, и темная тень утренней щетины прибавляет им сердитой решимости. Есть в нем что-то обезьянье, и покатые плечи усиливают это впечатление. Судя по форме трапециевидных связок, он посещает тренажерный зал — вероятно, надеясь компенсировать малый рост. Костюм на нем в стиле шестидесятых: облегающий, с узкими лацканами и потертыми брюками без стрелок. Пиджак застегнут лишь на одну пуговицу, и явно не без труда. На бицепсах ткань тоже туго натянута. Он отводит взгляд, потом рывком поворачивается к Пероуну. В нем чувствуется беспокойное нетерпение, разрушительная энергия, хлещущая через край. Словно он в любой момент готов взорваться. Пероуну случалось читать кое-какую современную литературу о насилии. Это не всегда патология: порой насилие совершается в интересах социальной группы. Сторонники теории игр и криминологи сейчас берут на вооружение старые идеи Томаса Гоббса. [8] Исполнительная власть, мышца общества, получает законную монополию на насилие, дабы обезвреживать преступников и вселять трепет во всех остальных. Однако наркоторговцы, сутенеры и прочие незаконопослушные граждане не склонны звать на помощь государство — Левиафана, свои споры они решают по-своему.
8
Томас Гоббс (1588–1679) — английский философ-материалист.
Пероун, почти на фут выше Бакстера, думает: если дойдет до драки, надо защищать мошонку… Да нет, это смешно. Он не дрался с восьми лет. Трое на одного? Нет, до этого не дойдет. Он не позволит.
Едва они разнимают руки, Бакстер говорит:
— Ну что ж, а теперь внимательно слушаю, как вам жаль и все такое.
И оглядывается назад, на свою машину. Она стоит посреди дороги, и за ней, в трех футах от земли, тянется по бокам припаркованных автомобилей ломаная процарапанная полоса — след дверной ручки «БМВ». Зрелище страшненькое: когда появятся владельцы машин, претензий не избежать. Генри, хорошо знакомый с разного рода бумажной работой, представляет, какая тягостная волокита предстоит Бакстеру. В такой ситуации куда легче быть одной из жертв, чем самим грешником.
— Мне, безусловно, очень жаль, — говорит Генри, — что вы вылетели из-за угла, не посмотрев по сторонам.
Построение фразы слегка удивляет его самого. Откуда взялось это вычурное, чуть архаическое «безусловно»? Это слово не из его лексикона. Пероун занял оборону: он не собирается переходить на язык улицы, он будет держаться с профессиональным достоинством.
Бакстер берется левой рукой за правую, словно сам себя успокаивает, и говорит терпеливо:
— По-моему, мне никуда смотреть не надо было. Тотнем-корт-роуд закрыта. Откуда вы вообще здесь взялись?
— Правил движения никто не отменял, — отвечает Пероун. — А вообще меня пропустил полисмен.
— Полисме-ен? — по-детски протяжно повторяет Бакстер. Оборачивается к своим друзьям. — Видали вы здесь полисменов? — И снова Пероуну, с издевательской вежливостью: — Это Нарк, а это Найджел.
До сих пор эти двое стояли позади Бакстера и слушали молча, с непроницаемыми лицами. Найджел — тот, что с лошадиной физиономией. Его приятель может оказаться информатором, или наркоманом, или — судя по отсутствующему виду — страдает нарколепсией.
— Нет тут никаких полицейских, — говорит Найджел. — Они все на демонстрации, охраняют этих придурков.
Пероун не обращает на них внимания. Он ведет переговоры только с Бакстером.
— Думаю, нам пора обсудить детали возмещения ущерба. — Тут все трое переглядываются и хмыкают, но он как ни в чем не бывало продолжает: — Если мы не сойдемся, то позвоним в полицию.
Он смотрит на часы. Джей Стросс уже на корте, разминается, стуча мячом о стенку. Еще не поздно все уладить и двинуться дальше. На упоминание полиции Бакстер не реагирует. Вместо этого берет у Найджела зеркало и показывает Пероуну. По стеклу расползлась паутина трещин, и отражение неба превратилось в бело-голубую мозаику, прыгающую в дрожащей руке Бакстера.
— Знаете, вам повезло, — говорит он благодушно. — У меня есть приятель-автомеханик. Работает дешево и качественно. Думаю, за семь с полтиной согласится меня выручить.
— Вон там, на углу, есть банкомат, — встревает Нарк.
А Найджел обрадованно добавляет:
— Точно, сейчас вместе туда и дойдем.
Тут Бакстер отступает назад, а двое его приятелей, наоборот, подходят к Генри вплотную с обеих сторон, как будто окружают с флангов. Маневры их неуклюжи и нарочиты, словно плохо отрепетированный детский балет. Профессиональное внимание Пероуна вновь устремляется на правую руку Бакстера. Она не просто дрожит: это какое-то общее мускульное беспокойство, затрагивающее буквально каждую мышцу. Эта мысль его успокаивает. Как ни парадоксально, он больше не ощущает опасности: слишком уж неестественно все происходящее, слишком нелепа идея куда-то идти за наличностью, все вместе слишком напоминает какой-то раз десять виденный и давно позабытый фильм.
Из колонны демонстрантов доносятся звуки трубы, и все четверо поворачивают головы. Серия сложных стаккато заканчивается высокой тающей нотой. Кажется, пассаж из какой-то кантаты Баха: во всяком случае, Пероуну немедленно представляется меланхоличное сопрано и клавесин на заднем плане. На Гауэр-стрит марш теряет изначальное похоронное настроение: трудно поддерживать его в многотысячном шествии, растянувшемся на сотни ярдов. Колонна тянется через перекресток с Юниверсити-стрит, и до Пероуна доносятся то ритмичное хлопанье в ладоши, то скандирование требований. Бакстер, презрительно сморщившись, неотрывно смотрит на колонну. На ум Генри приходит фраза из учебника — так же неожиданно, как припомнилась кантата: умеренное повышение адреналина в крови усиливает ассоциативное мышление. Или, быть может, даже тяготы прошедшей недели не избавили его от любимой привычки — интеллектуальной игры в постановку диагнозов. Вот эта фраза: «Ложное чувство превосходства».Да, незаметное отклонение в поведении, предшествующее тремору, все это не так опасно, как мания величия… Или, быть может, он что-то путает? Неврология — не его специальность. Бакстер смотрит на демонстрантов, и голова его, как и рука, мелко-мелко дрожит. Секунду или две понаблюдав за ним спокойно, Пероун вдруг понимает: Бакстер не способен двигать глазами. Чтобы взглянуть на толпу, ему приходится поворачивать голову.
Словно для того, чтобы подтвердить эту догадку, Бакстер поворачивается к нему всем корпусом и говорит почти добродушно:
— Вот уроды! Англия им не нравится. А сами-то живут тут на всем готовеньком!
Пероун узнал о Бакстере достаточно, чтобы понять: с этим человеком связываться не стоит. Распихав плечами Найджела и Нарка, он поворачивается к своей машине.
— Нет, платить наличными я не буду, — бесстрастно говорит он. — Я дам вам телефон своей страховой компании. Не хотите давать свой — ваше дело. Мне хватит вашего регистрационного номера. А теперь я поеду. — И не вполне искренне добавляет: — Я опаздываю на важную встречу.
Но большая часть этой фразы тонет в единственном звуке — долгом вопле ярости.
Даже когда он в удивлении оборачивается к Бакстеру, даже когда замечает кулак, летящий ему навстречу, в глубине его сознания неторопливый диагност продолжает регистрировать симптомы: недостаток самоконтроля, эмоциональная лабильность, вспыльчивость — возможен низкий уровень концентраций ГАМК [9] в нейронах полосатого тела. Что, в свою очередь, предполагает снижение в коре и стриатуме головного мозга двух энзимов — кислой глютаминдекарбоксилазы и ацетилхолинтрансферазы. В человеческих отношениях немало такого, что прекрасно объясняется на уровне сложных молекул. Кто возьмется подсчитать ущерб, нанесенный любви, дружбе, надеждам на счастье из-за повышенного или пониженного содержания того или иного нейротрансмиттера? И кто станет искать этику и мораль среди энзимов и аминокислот, если принято смотреть совсем в другом направлении? На втором году обучения, завороженная каким-то кретином преподавателем, Дейзи пыталась убедить отца, что сумасшествие — общественный предрассудок, орудие, с помощью которого богатые (если он правильно ее понял) угнетают бедных. Между отцом и дочерью разгорелся жаркий спор, окончившийся тем, что Генри, в порядке риторического хода, предложил Дейзи посетить закрытое психиатрическое крыло. Та отважно согласилась; на том дело и кончилось.
9
Гамма-аминомасляная кислота.
Однако, несмотря на проблемы Бакстера со зрением и на его хорею — частые мышечные подергивания, кулак, от которого Пероун не успевает уклониться, врезается в его грудину со страшной силой, по крайней мере так ему кажется, да, наверно, так оно и есть, потому что он ощущает мгновенный прилив кровяного давления и не столько боль, сколько шок, онемение и смертный холодок — все вокруг застилает слепящая пелена.
— Давайте, — говорит Бакстер: это приказ товарищам.
Они хватают Генри под локти; когда зрение его проясняется, он видит, что его тащат в прогал между двумя припаркованными машинами. Все вместе быстро пересекают тротуар. Двое разворачивают Пероуна и припечатывают спиной к массивной запертой двери в нише. На стене слева он замечает блестящую медную табличку: «„Мятный носорог“, запасной выход». В соседнем здании — паб «Джереми Вентам». Но если даже он открыт в такой ранний час, все посетители — внутри, спасаются от холода. По мере того как к Пероуну возвращается ясность ума, он осознает две главные задачи. Первая: ни в коем случае не отвечать ударом на удар. Побить Бакстера ему явно не удастся. Вторая: устоять на ногах. Ему случалось видеть немало повреждений мозга, произошедших из-за того, что человек падал на землю перед нападающими. Нога — отдаленная провинция мозга, своего рода медвежий угол организма, и расстояние освобождает ее от ответственности. Удар ногой нанести куда легче, чем кулаком, и одного удара всегда кажется мало. В эпические времена футбольных баталий, будучи ординатором, Генри немало узнал о субдуральных гематомах, в которых повинны металлические мыски «мартинсов».