Субъект. Часть вторая
Шрифт:
По-крайней мере, алиеноцепция осталась на своем месте, и потому я отважился заглянуть внутрь самого себя, чего никогда не решался делать раньше. Не то чтобы я был нелюбопытен. Однажды я уже пробовал, но испытал при этом ощущение сродни контролю глотательного рефлекса. То есть начинаешь несогласованно использовать глотательные мышцы, торопишься, давишься, начинаешь паниковать. Здесь же все было намного хуже. Стоило мне тогда только увидеть планомерно работающие отделы своего мозга, как сразу возникла иллюзия того, что их активность нуждается в сознательной поддержке. Засмотревшись на свой ритмично
Аналогично, как и с падением во сне, в тот раз я подскочил и стал судорожно хватать ртом воздух.
Но сейчас необходимо было осмотреть новообразование возле прецентральной извилины, по словам ученых, опосредующее мне дистанционный контроль над всем. Понять, из-за чего произошла поломка.
Даже не сбавляя шага по дороге, я углубился в самого себя. Да, вот она, прецентральная извилина, что краем своего внимания контролировала ходьбу. Справа от нее был кучный нарост. В плане активности он был безмолвным. И каким-то перекошенным. Как будто фибриллярные нити этого слизеподобного комка съежились, сделав его ассиметричным. Логично предположить, что он во время моего инфернального припадка перенапрягся, и произошел сбой. Внутренний разрыв? Перемычка его связующих структур с соседними извилинами? Как же мне искоренить эту неполадку, и обратима ли она вообще?
Ответов я не знал, тем более что я поймал себя на еще одной, не менее любопытной мысли.
Я смотрел на свой мозг посредством усилий своего мозга и не видел… себя. Пресловутого сознания не было нигде, и мне, как наблюдателю своего мозга, что мог рассматривать его со всех сторон, не удавалось при смене позиций усмотреть плетущийся хвост за своим Я. В самом деле, а что есть Я, где и чем я, зритель, был в этот момент?
До обретения способности к алиеноцепции мое Я как ощущение местоположения своего сознания в пространстве всегда безвылазно сидело внутри черепа, словно в стеклянном террариуме. Ведь где же еще быть сознанию, если не в самих мозгах – в его источнике. Но сейчас я смотрел на свою же черепную коробку с содержимым со стороны, словно джин – на свою медную лампу.
Стало быть, местоположение сознания всегда было обусловлено сосредоточенностью на каком-либо ощущении в теле, будь то зуд в пятке или та же боль от внутримышечного укола в ягодицу. Можно, таким образом, перенестись в пальцы своей руки, скажем, когда на ощупь в темноте пытаешься определить чеканку маленькой монетки.
«Я» как бы временно переносится туда и остается там до тех пор, пока увлечено единственно этим процессом. Но стоит только задуматься о чем-то второстепенном – хотя бы просто нечаянно открыть глаза или даже просто отметить то, что они у тебя закрыты – как ощущение переселения Я в руку ускользает.
А так как в моем случае я мог чувствовать – хоть и не так остро, как части своего тела – части окружающей материи, то формально я мог перемещаться своим сознанием туда. Вовне. В любую точку. Подобные ощущения я испытал еще в тот самый раз, когда посредством ватных палочек общался с другом, будучи запертым при этом в едущем автомобиле. Но тогда я почему-то не придал этому значения.
Выходит, лектор все же была права – Я живет, только пока живы наши ощущения. И ведь она была в этом убеждена, даже без возможности подтвердить свое высказывание сверхъестественным экспериментом.
Идя по темной подворотне, я был настолько
Грубо вышвырнутый из размышлений, я согнулся пополам от потрясшей меня боли, но все же инстинктивно успел отпрыгнуть от предположительного источника атаки. И правильно, так как следом в крутом вираже просвистела мимо грубая подошва кирзового ботинка.
Подняв взгляд, я узнал рябую физиономию одного из тех трех психопатов. С левой стороны, пресекая пути к бегству, шоркнул по асфальту второй.
– Ну чё, вынюхиватель, попался? – прогнусавил тот, что меня ударил.
– Кхм, – прокряхтел я, придерживая ноющий бок, – мне заняться что ли нечем?
– Гонит, – уверенно пробасил второй, мордой скорее напоминающий бульдога, чем человека.
– Вы что?.. Я просто приходил потанцевать… Как и все…
– Да? – неожиданно из тени появился третий так, что полоска сумрачного света от дальних фонарей скупо озарила его облик. Грубо высеченное лицо, с маленькими, близко посаженными черными глазками, – вот только на танцполе что-то я тебя не видел. Сидел и пялился на нас.
– Вынюхиватель, – подхватил рябой.
– Да-а-а, – протянул второй, – нас предупреждали. Но этот полный идиот.
– Как и вся их община – кучка безмозглых крыс, – завелся рябой, ощерив свои неровные зубы, – покромсаем одного и отправим остальным, чтобы не дергались.
– Кларету его покажем, – отрезал третий, преградив жестом руки дернувшегося ко мне рябого, – вызывай машину. А я его пока усмирю.
Я взметнулся влево и, даже не пытаясь просочиться сквозь вереницу их распростертых рук, попросту взбежал прямо по телу второго. Тот подобного не ожидал и оттого рухнул, когда моя нога наступила ему на грудь, а вторая уже перемахивала через его бульдожью голову.
Повалившись на землю вместе с ним, я по инерции кувыркнулся и уже почти вскочил, чтобы сделать самый быстрый забег в своей жизни, как на меня накинулся тот рассудительный психопат. Началась ожесточенная борьба в партере. Ухватив его за нерасчетливо торчащую левую кисть, я стал ее изо всех сил выламывать на себя, в надежде, что ослабнет его загребущая хватка правой, и он утратит доминантную позицию. Но тот даже не пикнул. Вместо этого он сделал удушающий перехват, обхватив своими ногами мои бедра.
Кровь подкатывала к моим глазам, я хрипел, но продолжал бороться, расшатываться телом, пытаясь уловить брешь в устойчивости его позиции. Борец внезапно заревел и поднажал в своем удушающем усилии так, что в моих глазах окончательно наступила кромешная темнота. Прошло каких-то две секунды, тянущиеся целую вечность, и мое тело бесконтрольно обмякло.
Глава 19. Норадреналин или что-то еще
Ноздря брезгливо дернулась, уловив шибающую вонь спирта. Попытавшись отвернуться, я почувствовал стеснение в затекшей шее, в спине, в руках, заведенных за неё… Мои руки! Дернув ими, я ощутил неприветливый холод металла на своих запястьях. Цепь наручников была пропущена под стальной рейкой над основанием стула, не давая мне возможности с него встать. Приоткрыв опухшие веки, я разглядел стоящего передо мной человека в длинном домашнем халате. В левой руке он держал бутылку с ликером, горлышко которой совал мне прямо под нос, а в правой был опущен шестизарядный револьвер. Глаза его слегка косили врозь.