Субмарины уходят в вечность
Шрифт:
— Что вас, в таком случае, раздражает, Борман?
— Разве это не понятно?
— Почему вас вечно что-то раздражает в действиях всех тех людей, которые все еще пытаются оставаться преданными мне? — выразительно чеканя каждый слог, спросил Гитлер.
— Вы не так поняли, мой фюрер.
— Я все правильно понял.
— Не меня, а Геринга, — попытался было уточнить рейхслейтер.
— И Геринга — тоже, — обронил фюрер и, не дожидаясь ответной реакции Бормана, вышел из кабинета, чуть не оттолкнув при этом рейхслейтера от двери.
Совершенно обескураженный таким поворотом событий рейхслейтер подался вслед за ним, жалея при этом, что решился войти к Гитлеру один, а не с более гибким и изворотливым в подобных ситуациях Геббельсом.
Тем временем Гитлер решительно преодолел небольшую приемную и столь же целеустремленно вошел в более или менее просторный штабной отсек, где обычно проводили свое рабочее время Кейтель, Йодль, несколько других генералов и высших офицеров штаба Верховного главнокомандования и куда все чаще заглядывал теперь мэр-гаулейтер Берлина доктор Геббельс.
Правда, Кейтель и Йодль уже покинули не только бункер, но и Берлин и пребывали сейчас где-то на севере Германии, держась поближе к гросс-адмиралу Деницу с его флотом и частям морской пехоты. Однако этим предательством фюрер уже переболел.
Борман ожидал, что фюрер сразу же примется излагать текст телеграммы Герингу, однако фюрер с этим не спешил, чем привел его в еще большее смятение. Рейхслейтер и личный секретарь фюрера видел, что его покровитель умышленно уходит от серьезного разговора по поводу действий Геринга.
А еще он понимал, что в штабном отсеке, где будет находиться несколько «бункерников», он окончательно потеряет контроль над умом и психикой этого человека. А в данной ситуации это было недопустимо. К тому же он помнил убийственные, слова фюрера, касающиеся возможных мирных переговоров с русскими и англо-американцами: «Геринг более подходящая фигура, чем я. Он гораздо лучше умеет обходиться с противной стороной».
И это было произнесено в его, Бормана, присутствии! Само собой разумеется, что Герингу немедленно передали эти слова. Не зря в тот же день из бункера исчез представитель люфтваффе генерал-майор Коллер. Этот генерал слишком авантюристичен, чтобы его позволительно было подпускать сейчас к Герингу.
«А ведь Коллера действительно нельзя было выпускать из бункера! — запоздало прозревал теперь Борман, нервно ударяя кулаком о ладонь. — Ни в коем случае нельзя было выпускать его отсюда. Ни под каким предлогом!»
40
Декабрь 1944 года.
Секретная германская морская база «Латинос» на атлантическом побережье в южной части Аргентины.
В радиограмме, которую дежурный радист базы принял с борта субмарины «Черный призрак», содержался всего один вопрос: «Находятся ли на «Латиносе» подлодка «Колумбус», кто-либо из членов ее экипажа или прибывших на ее борту пассажиров?».
Как и было условлено, радист сразу же отстучал, что «Колумбус» вышел в море вчера вечером, курсом на «Базу-211», и никого из находившихся на ее борту на базе не осталось. При этом еще и наивно поинтересовался: «А в чем дело, Алькен?».
Чтобы подстраховаться, Алькен потребовал от радиста назвать имена и клички всех троих радистов базы, которых он знал лично. Поскольку радистов Штубер предусмотрительно не сменил, просто теперь они работали под контролем, с ответом проблемы тоже не возникло. Тем более что радист передал привет Алькену от Грифа, а под этой кличкой тот знал только одного человека — коменданта базы фон Визнера.
Окончательно убедившись, что с фон Штубером и его людьми столкнуться ему не придется, уже через два часа Алькен в надводном положении ввел свою «дойную корову» в охраняемую двумя катерами бухту. Большая часть команды находилась при этом на палубе субмарины и на командном мостике. У причала они увидели только субмарину «Викинг», а среди встречавших на причале были ее моряки, несколько перешедших на службу к Штуберу охранников и начальник отдела гестапо гауптштурмфюрер Кезлин, который вместе с двумя своими подчиненными с радостью воспринял появление нового коменданта, ибо с Визнером они были на ножах.
Прибытие всякой «свежей» субмарины всегда превращалось для обитателей базы хоть в какое-то событие, поэтому ничего подозрительного в этой толпе зевак командир «Черного призрака» не узрел.
Правда, он не обратил внимания на то, что субмарина его сразу же была блокирована с моря двумя катерами, и не догадывался, что в помещениях их притаились Померанские морские пехотинцы. А как только, в окружении своих офицеров и еще с десятка матросов, Алькен приблизился к зданию администрации порта, к нему подошел гауптштурмфюрер Кезлин и объявил, что имеется приказ из Берлина, от высшего командования гестапо, о его аресте. Вместе с ним было предложено сдать оружие всем остальным офицерам и боцману.
Один из унтер-офицеров попытался вырваться из кольца моряков и охранников, чтобы пробиться назад к субмарине и позвать на помощь, но его сбили с ног. А на субмарину уже высаживались моряки-померанцы, возглавляемые Зебольдом и унтерштурмфюрером из отдела гестапо. Правда, высадку их члены команды встречали с полным недоумением, и никто никакого желания сопротивляться не изъявлял.
Однако окончательно для Алькена все прояснилось только в здании комендатуры, когда его втолкнули в кабинет Визнера, за столом которого уже скучал барон фон Штубер.
— Какими ветрами, обер-лейтенант?! — с трудом развеивал свою мрачную тоску новый комендант базы. — Что вас привело сюда?
— Это вы, штурмбаннфюрер, устроили весь этот бездарный спектакль с моим арестом?
— Повторите свой вопрос, только верно назовите чин — «оберштурмбаннфюрер». К вашему сведению, повышен в чине тем же приказом фюрера, что и назначен комендантом базы «Латинос». — Произнося этот монолог, Штубер приблизился к окну. Двухэтажное здание комендатуры находилось на холме, и с высоты второго этажа открывался прекрасный вид на скалистый залив, над которым, как и над всей Аргентиной, сейчас властвовало лето.