Суд фараонов

Хаггард Генри Райдер

К изумлению своему, Смит без всякого труда ответил на том же благозвучном языке:

– О царь, это правда и в то же время неправда. Выслушайте меня, владыки Египта. Правда, что я разыскивал ваши могилы, потому что меня тянуло к вам и я изучал все, что касалось вас. Теперь я понимаю почему: я уверен, что некогда был одним из вас – не царем, как вы, но, может быть, и царской крови. И еще – я ничего не утаю здесь – я искал главным образом одну могилу.

– Почему, о человек?

– Потому что меня влекло лицо – женское лицо, которое я увидел изваянным на камне.

Слушатели теперь внимательно смотрели на обвиняемого и как будто сочувствовали ему.

– И что же? Ты разыскал эту священную могилу? И, если нашел, что было в ней?

– Да,

царь, я нашел ее, а в ней – вот что. – Он вынул из футляра руку мумии, из кармана – отломанную головку статуэтки и снял с руки кольцо. И еще нашел разные предметы, которые передал заведующему этим зданием, – драгоценные украшения, которые я вижу и сейчас на одной из присутствующих здесь цариц.

– Лицо этой головки – то самое лицо, которое ты искал? – спросил Менес.

– То самое.

Менее взял из его рук головку и прочел надпись.

– Если есть среди нас царица Египта, владычествовавшая много веков спустя после меня, известная под именем Ма-Ми, пусть она приблизится, – сказал он.

Ma-Ми неслышно скользнула вперед и стала напротив Смита.

– Скажи, о царица, – попросил Менес, – известно тебе что-нибудь об этом похищении?

– Эта рука знакома мне – это была моя рука, – ответила она. – И кольцо знакомо – это было мое кольцо. Знакома и бронзовая головка – это было мое изображение. Взгляните на меня и судите сами. Его изваял скульптор Гору, сын царевича, лучший из скульпторов и художников при моем дворе. Вот он стоит перед вами, в этой странной одежде. Гору, или двойник Гору, тот самый, что вырезал мое изображение, он же и нашел его. Это он стоит здесь перед вами или, может быть, его двойник.

Фараон Менес повернулся к чародею Кхемаусу и спросил его:

– Так ли это, о Всевидящий?

– Так, – отвечал Кхемаус. – Этот житель земли в давние времена был скульптором Гору. Но что ж из этого? Теперь, когда ему дозволено было вернуться на землю снова смертным человеком, он осквернил могилу и заслужил смерть. Да исполнится же над ним приговор, дабы, прежде чем забрезжит свет, он вновь вернулся в царство мертвых.

Менес задумался, поникнув головой. Смит ничего не сказал. Для него все это было интересным зрелищем, которого ему вовсе не хотелось прерывать. Если эти призраки хотят принять его в свою среду – пусть! К земле его ничего не привязывало, и теперь, когда он убедился, что за гробом есть иная жизнь, он был готов изведать ее тайны. Он скрестил руки на груди и ждал, что будет.

Но Ma-Ми не стала ждать. Она подняла руки так стремительно, что все ее браслеты зазвенели, и смело возразила:

– Царственный Кхемаус, великий владыка и чародей, внемли той, которая, подобно тебе, владычествовала над обоими Странами Египта задолго до твоего рождения и была лучшею правительницею, чем ты, великий царь. Отвечай. Разве ты один знаешь тайны Жизни и Смерти? Отвечай. Разве твой бог Амон учил тебя, что месть выше милосердия? Отвечай. Разве он учил тебя, что людей надо судить, не выслушав их? Что их надо насильно угнать к Осирису, раньше чем наступил их срок, и тем самым разлучать их с мертвыми, которые им дороги, или вынуждать их жить снова на этой грешной Земле?

– Вспомните: когда последняя луна была уже близка к полудню, мой дух сидел в гробнице царицы. Мой дух видел, как этот человек вошел в мою гробницу. Но что же он там делал? С поникшей головой он смотрел на мои кости, которые вор, жрец Амона, ограбил и сжег двадцать лет спустя после того, как они были похоронены. Что же сделал с костями этот человек, который некогда был Гору? Он зарыл их снова, в таком месте, где надеялся, что их уже не найдут. Кто же вор и кто осквернитель? Тот ли, кто ограбил и сжег мои кости, или тот, кто благоговейно предал их земле? Он нашел драгоценности, оброненные вором во время его бегства, когда удушливый дым и запах горящей плоти и благовоний прогнал его из гробницы, и с ними руку, отломанную гнусным вором от тела моего величества. Что же он сделал с ними? Взял их с собой. Разве

вы предпочли бы, чтобы он оставил их там, где они лежали, чтоб их подобрал какой-нибудь мужик? А руку? Я сама видела, как он поцеловал эту бедную мертвую руку, которую он теперь хранит как священную реликвию. Мой дух был свидетелем всего этого. Я спрашиваю тебя, царь, спрашиваю всех вас, владыки Египта, разве за такие дела человек этот должен быть предан смерти?

Кхемаус, поборник мести, пожал плечами и многозначительно усмехнулся, но остальные цари и царицы в один голос ответили:

– Нет!

Ma-Ми взглянула на Менеса, ожидая приговора. Но, прежде чем старик успел ответить, выступил вперед чернобородый фараон и обратился к прочим:

– Ее величество, Наследница Египта, Царственная Супруга, владычица Двух Стран, – выкрикнул он. – Теперь дайте сказать слово мне, который был супругом ее величества. Был ли этот человек скульптором Гору, я не знаю. Если был, то и тогда он был злодей, по моему приказу сосланный в пустыню Куш, где он и умер. Он сам признался, что проник в гробницу ее величества и украл то, что осталось от прежних воров. Ее величество говорит также – и он не отрицает этого, – что он осмелился поцеловать ее руку, а мужчина, осмелившийся поцеловать руку замужней царицы Египта, у нас карался смертью. Я требую, чтобы он был казнен и до срока вырван из жизни для того, чтобы после он снова жил на земле и снова страдал. Суди, о Менес!

Менес поднял руку и заговорил:

– Укажи мне закон, по которому живой человек мог бы быть осужден на смерть за то, что поцеловал мертвую руку. В мое время и до меня такого закона в Египте не было. Если б живой человек, не будучи супругом или родственником, поцеловал руку живой царицы Египта, может быть, он и был бы казнен. Может быть, за такой проступок ты и казнил скульптора Гору. Но в могилах браки расторгаются, и, если б этот человек нашел ее даже живой в могиле и поцеловал не только руку ее, но и губы, за что же его казнить смертью? Ведь он это сделал из любви.

– Слушайте все: вот как я рассудил: да будет дух жреца, впервые осквернившего могилу царственной жены, предан в когти Истребителя, дабы познал он последние глубины Смерти. Но этот человек пусть выйдет от нас невредимым, ибо совершенное им сделано по неведению и потому, что им руководила Хатор, богиня любви. Любовь правит тем миром, где мы нынче встретились, как и всеми мирами, в которых мы жили или еще будем жить. Кто смеет отрицать ее могущество? Кто осмелится восстать против ее закона? – А теперь – в Фивы!

Словно множество крыльев прошумело – и все исчезли. Нет, не все, ибо Смит еще стоял на ступенях перед двумя задрапированными колоссами, а рядом с ним, дивно прекрасная, неземная, светилась призрачным светом фигура Ма-Ми.

– Я тоже должна уйти, – шепнула она, – но прежде хочу сказать два слова тебе, который был скульптором в Египте. Ты любил меня тогда и за эту любовь заплатил жизнью, ибо ты и тогда поцеловал мне руку, как сейчас поцеловал мою мертвую руку, взятую из могилы. Я была женой фараона лишь по закону – пойми меня: только по закону, – и титул Царственной Матери в моей надгробной надписи – изваянная ложь. Гору, я никогда не была по-настоящему его женой, и, когда ты умер, скоро последовала за тобой. Ты забыл, но я – я помню. Ты думаешь, это вор сломал мою фигурку, которую положили со мной в могилу? Нет. Я сама сломала ее, потому что ты осмелился написать на ней: «возлюбленная» – не «бога Горуса», как бы следовало, но «человека Гору». И когда меня хоронили, фараон, узнавший все, вынул эту статуэтку из-под моих одежд и отшвырнул ее прочь. Помню, отливая ее, ты бросил в огонь вместе с бронзой и золотую цепь, подаренную мной тебе, говоря, что я достойна быть отлитой только из золота. И это кольцо с печатью на моей руке – тоже твоей работы. Возьми его, Гору, возьми и вместо него дай мне то, что на твоей руке, кольцо Беса. Возьми его и не снимай до самой смерти, и пусть оно ляжет с тобой в могилу, как это легло со мной.