Суд фараонов
Шрифт:
А теперь слушай! Когда взойдет солнце и ты проснешься, ты будешь думать, что все это тебе приснилось. Но знай, о человек, которого некогда звали Гору, что такие сны – тень истины. Боги меняют свои царства и имена, люди живут, умирают и оживают, чтобы снова умереть; царства могут пасть, и правители превратятся в забытый прах. Но истинная любовь бессмертна,
Она склонилась к нему; он вдохнул аромат ее дыхания и ее волос, свет дивных глаз проник в самую глубь его души, и он прочел в ней ответ, начертанный там…
Он простер руки, чтобы обнять ее, но она уже исчезла.
Смит проснулся, весь застывший и окоченевший, проснулся на том же месте, где уснул впервые, – то есть на каменном полу, возле погребальной ладьи, в центральном зале Каирского музея. Дрожа от холода, он выбрался из своего убежища и выглянул – зал был также пуст, как и накануне вечером. Ни тени, ни следа царя Менеса и всех этих фараонов и цариц, которых он видел во сне так ярко, так реально.
Раздумывая о странных фантазиях, которые может навеять сон, когда человек устал и у него взвинчены нервы, Смит дошел до входных дверей и стал ждать в тени, молясь в душе, чтобы, – хотя это была пятница – магометанский праздник, – кто-нибудь заглянул в музей убедиться, все ли там благополучно.
Молитва его была услышана. Вошедший сторож, не глядя, отпер дверь – он загляделся в окно на змея, борющегося с двумя воронами. Смит мгновенно проскользнул мимо него вниз по лестнице, прячась между статуями, и так добрался до ворот.
Сторож при виде его вскрикнул от испуга, но, так как нехорошо смотреть на призраки, являющиеся там, где не могло быть человека, поспешил отвернуться. Смит воспользовался этим и поспешил выбежать через ворота и смешаться
Приятно было погреться на солнышке после ночи, проведенной на холодном каменном полу. Дойдя до своей гостиницы, Смит объяснил, что ездил обедать в Менахоуз, возле Пирамид, опоздал на последний трамвай и вынужден был там заночевать.
Говоря это, он нечаянно ударился пальцами об острый угол футляра в кармане, заключавшего в себе реликвию Ма-Ми. Боль была так сильна, что он невольно посмотрел на пальцы и увидел кольцо на мизинце. Боже мой! Да ведь это не то кольцо, что дал ему директор. То было с надписью, посвященной богу Бесу, и с его изображением. А это – с королевской печатью и с именем Ма-Ми. Так, значит, это был не сон?
И до сего дня Смит спрашивает себя, не перепутал ли он чего-нибудь тогда впопыхах, не взял ли из рук директора другое кольцо. или не спутал ли колец сам директор. Он даже писал директору, но тот уже обо всем забыл и помнил только, что он дал Смиту одно из двух колец, а которое – не помнит, и что кольцо с надписью: «Бес – Анк, Анк – Бес» лежит вместе с прочими драгоценностями Ма-Ми в Золотой комнате музея.
Не может он ответить себе и на другой вопрос: во многих ли бронзовых изображениях египетских цариц содержится такой высокий процент золота, как в изображении Ma-Ми, которая рассказывала ему – во сне, что к бронзе, из которой вылита была эта статуэтка, влюбленный скульптор примешал золото.
Был ли это только сон или нечто большее? – Вот о чем он спрашивает себя день и ночь.
Но ответа нет, и Смит, как все мы, вынужден терпеливо ждать того дня, когда раскроется истина. А как бы ему хотелось знать наверное, которое из двух колец дал ему заведующий!
Такой, казалось бы, пустяк, а для него это важнее всего на свете…
К изумлению своих коллег, Смит больше не ездит в Египет. Он уверен, что бронхиты его совсем прошли и ему нет надобности ежегодно проводить некоторое время в теплом климате.