Шрифт:
Глава 1
Для других, для всех, кто был здесь, кроме Малыша Луи, ни на небе, ни на земле не происходило ничего исключительного: просто наступал тот лучезарный час, какие бывают вечерами в Лаванду, когда с похолодавшего неба вдруг спускается покой, затихают звуки и все замирает. Это было как довольно живописный сувенир, который хранят среди почтовых открыток и поделок из ракушек, не больше.
В конце улицы, ведущей вниз, к порту, тенистая площадь еще хранила украшения, оставшиеся от праздника 14 июля. Великолепные пальмы торжественно зеленели в лучах заходящего
Никто не подозревал, что этот час, когда пурпур охватил уже половину неба, когда синева отливала изумрудом и отблески солнца становились все шире на водной глади бухты, когда звуки возникали внезапно и столь же неожиданно замирали, как бы устыдившись, что пришлись некстати, — никто и не подозревал, что этот обыденный час, который, казалось, принадлежал всем, на самом деле был часом Малыша Луи и что все остальные вокруг него были только статистами.
На пляже, возле казино и вышки для прыжков в воду, лежали на песке запоздалые купальщики, а матери, с полуобнаженными молочного цвета грудями и ляжками в синих прожилках, неторопливо возвращались домой, волоча за собой ребятишек в красных и зеленых купальниках.
Иногда по улице спускалась машина, слышалось резкое хлопанье дверцы, потом белые фигуры присоединялись к другим таким же белым фигурам, сгруппировавшимся вокруг столиков Центрального кафе.
Глаза Малыша Луи смеялись — только глаза, как это бывает в счастливые минуты, когда ты дерзаешь и уверен в успехе. Его глаза смеялись, посматривая на часы у почты (стрелки показывали без двух минут семь), смеялись, когда он окинул взглядом фасад отеля «Провансаль», задержавшись на окне второго этажа. Десятка два любопытных окружили Малыша Луи. Останавливались, чтобы посмотреть на его игру, прохожие: женщины, возвращавшиеся с пляжа в цветастых купальниках, с корзинками для рукоделия в руках, загорелые элегантные мужчины, местные рыбаки в мятой одежде с приспущенными на бедра штанами. Всех восхищала его ловкость.
Это началось четыре дня назад, когда Малыш Луи впервые вошел в Центральное кафе. На нем был тот же, что и сегодня, светло-серый костюм, те же изящные с отделкой из змеиной кожи туфли, он был гладко выбрит, припудрен и ощущал особую легкость, свойственную людям, которые могут наконец в воскресное утро одеться во все чистое. Как и у них, движения его были манерны: он ступал, избегая камней, и ловил свое отражение в зеркальных витринах.
В кафе набралось разного люду — рыбаки, иностранцы. Ни на кого не обращая внимания. Малыш Луи опускал франк за франком в щель игрального автомата, внимательно следя за ним, и наклонялся в тот самый момент, когда выпадал выигрыш. Деньги выскакивали с таким шумом, что на подносе подпрыгивали разменные жетоны.
— Ну вот!
Он воспринимал свое везение как должное. Немного погодя подошел к местным жителям, которые бросали шары неподалеку от разложенных на просушку сетей.
Игроки громко переговаривались, чтобы привлечь внимание иностранцев.
Малыш Луи бросил на ходу одному из игроков:
— Дай-ка мне на минутку твои шары, дружок!
Он поставил один шар в двадцати пяти метрах, прицелился, сделал три прыжка, ударил и попал в шар противника с таким треском, что все игроки обернулись.
Глаза Малыша Луи смеялись. Приключение начиналось. И начиналось так, как он задумал. Полчаса спустя он уже играл партию с другими, окруженный толпой любопытных, которых все прибывало.
— Ты из Марселя? — спросил его кто-то из рыбаков.
— Да, из тех мест.
Мальчишки и парни постарше с завистью поглядывали на его белую фланелевую фуражку, узконосые туфли, кольцо на левой руке. Курортники указывали на него друг другу глазами, а жены их задерживались, чтобы посмотреть, как он играет.
— Кто тут у вас самый сильный игрок? — спросил он на второй день.
Он вызвал его и обыграл. Потом взялся за почтового чиновника Боша и выиграл у того пятьдесят франков.
— В понедельник я отыграюсь на шоссе перед почтой.
— Идет, — ответил Малыш Луи, — только не раньше семи.
Без двух минут семь… Семь без минуты… Чтобы набить руку, Малыш Луи поставил на аперитив с механиком из гаража и поваром отеля «Провансаль». Его партнеры не задумались, почему он, вместо того чтобы воспользоваться тенистым местом на площади, уговорил их перенести игру на дорогу, к самому перекрестку, где им мешали беспрерывно проезжавшие машины.
Одна остановилась неподалеку от них, рядом с витриной курортных товаров, где красовались купальные костюмы, надувные резиновые мячи, круги для плавания и другие предметы.
— А вот и почтарь?
Бош, скинув на ходу пиджак, подбрасывал шары с видом человека, серьезно оценивающего событие, которое сейчас должно произойти.
— Опять ставите сто франков против десяти? — спросил он.
— Сто против десяти!
И глаза Малыша Луи заискрились еще лукавее, тогда как болельщики сообщали друг другу ставку, а наверху какая-то фигура исчезла из окна.
— Вам начинать. Кидайте шары!
Со ступенек отеля «Провансаль» следили за игрой рассыльный, швейцар и администратор. Дверь отеля открылась. Малыш Луи делал вид, что ни на кого не обращает внимания, а между тем заметил, как подошла женщина и, зачарованная, остановилась близко от него.
Словно желая отблагодарить ее за проявленный интерес, он широко размахнулся и сбил шар с двадцати метров. Потом взглянул на нее, словно говоря: «Ну что, довольны?»
Видит бог, сейчас ему нужно сосредоточиться на другом, каждая минута заполнена до предела. Малыш Луи замечал все: большую машину у края тротуара, вторую, стоявшую справа от дороги, дух мужчин, покуривавших сигареты в толпе болельщиков, особенно стрелки часов и багровое лицо почтового чиновника, который не переставая чертыхался: не оттого, что партнер оказался так ловок, а потому, что мешали камни на дороге.
— Три — ноль! Даю вам фору еще на десять ударов, господин Бош.
Женщина была слишком уж восторженна, прямо-таки приторна. Ее назойливо блаженная улыбка сбивала Луи, но он не мог удержаться и после каждого удара смотрел на нее, ожидая одобрения.
Он знал о ней лишь то, что она живет в «Провансале» — лучшем отеле города, проводит все дни в одиночестве, ходит полуобнаженная, с солнечными ожогами на рыхлых, жирных плечах. Накануне он крикнул ей, смеясь:
— Посторонитесь немного, мамаша!