Судьба Десятой
Шрифт:
Питтакус в удивлении склоняет голову:
— Ты — Гвардеец? Почему я тебя не знаю?
— В том–то и дело, — отвечает парень. — Я не Гвардеец. Я — никто.
В процессе этой жалкой демонстрации телекинеза на лбу лориенца проступают черные вены. Питтакус замечает их и протягивает руку к лицу юноши. Тот уворачивается.
— Это… это все еще в процессе разработки, — говорит бледный парень. — Сегодня я еще не получал подкрепление.
— Подкрепление… — еле слышно шепчет Питтакус, затем широким шагом устремляется к «Освободителю». На своем пути он проходит мимо еще нескольких ассистентов.
«Освободитель» работает на полную мощность. Он испускает такой же пронзительный визг и шум, как механизм, который Сетракус Ра спустил из Анубиса. Вокруг валяются большие куски лоралита, словно местным рабочим пришлось вырвать голубоватые камни из земли, чтобы добраться до источника в глубине. Из земли вытягивается лориенская энергия и распределяется в большие стеклянные контейнеры в форме пилюли. Попадая в контейнер, энергия подвергается переработке: на нее воздействуют высокочастотными звуковыми волнами и порывами наполненного химикатами воздуха минусовой температуры, пока она каким–то образом не становится плотной материей. Затем ее дробят покрытым острыми лезвиями валиком и пропускают через несколько фильтров.
В результате образуется черная жижа, которой Сетракус наполняет пробную тубу. Когда к нему подходит Питтакус, то застает его в самом разгаре процесса.
— Сетракус!
Мой дед поднимает глаза и… улыбается. Он горд собой. Под его кожей тоже бегут черные вены, а темные волосы заметно поредели. Удивительно, но он рад видеть Питтакуса и откладывает свое подозрительное занятие, чтобы поприветствовать его.
— Дорогой друг, — Сетракус Ра идет к нему, раскрыв объятья. — Давно не виделись! Если я пропустил какое–то заседание Совета Старейшин, передай Лоридасу, что я сожалею, но…
Вместо приветствия Питтакус хватает Сетракуса Ра за грудки и с силой прижимает к одной из опор «Освободителя». Несмотря на то, что он меньше Сетракуса, ему удается застать более крупного мужчину того врасплох.
— Что это, Сетракус? Что ты наделал?!
— О чем ты? отпусти меня, Питтакус.
Питтакус берет себя в руки, а я очень хочу, чтобы он не сдерживался. Он делает глубокий вдох, отпускает Сетракуса и делает шаг назад.
— Ты буришь Лориен, — говорит Питтакус, явно пытаясь осознать масштабы этого процесса. — Ты… что ты сделал со всеми этими ребятами?
— С добровольцами? Я помог им.
Питтакус качает головой:
— Это неправильно, Сетракус. Это выглядит, словно… словно ты осквернил наш мир.
Сетракус хохочет.
— Ой, да оставь этот пафос. Тебя это пугает просто от непонимания.
— Так объясни мне! — кричит Питтакус, и из уголков его глаз вырываются маленькие язычки пламени.
— С чего бы начать… — говорит Сетракус, проводя рукой по голове. — Мы оба были на Могадоре. Ты видел, какую ненависть испытывают к нам моги. Дикари. Чего хорошего можно было ждать от этого места?
— Нам нужно время, — отвечает Питтакус. — Однажды могадорцы выберут мир. Лоридас в это верит, и я тоже.
— Но что, если нет? Их существование угрожает не только
— Мы не боги, — отвечает Питтакус.
— Кто это сказал?
Повисает тишина. Питтакус отступает от своего старого друга.
— С тех пор, как мы вернулись с Могадора, я только об этом и думал, — продолжает Сетракус. — Дело не только в могадорцах. Но и в нас. Во всех нас. В лориенцах. Почему существуют Гвардейцы и Чепаны? Да, у нас царит мир, но какой ценой? Ценой кастовой системы, когда наши лидеры выбираются по принципу — кому достаточно повезло, чтобы родиться с Наследиями? Мы, Старейшины, сидим за столом, на котором написано «единство», но в какой мере мы равны между собой?
— Это определяет Лориен…
Сетракус издает горький смешок.
— Природа, судьба, предопределение. Питтакус, мы же выше этих детских понятий! Мы контролируем Лориен, а не наоборот! Ты, я, каждый из нас… Мы могли бы сами выбирать судьбу, наши Наследия. Моя жена, она могла бы…
— У Сельв это вызвало бы только отвращение, и ты это знаешь, — возражает Питтакус. — Она переживает за тебя.
— Ты… ты говорил с ней?
— Да. И я видел бардак, который ты устроил в собственном доме.
Брови Сетракуса Ра взлетают вверх, а рот в изумлении открывается, словно ему дали пощечину. Я почти ожидаю, что он начнет орать на Питтакуса надменным тоном, которым он так часто говорил со мной на Анубисе. Я вижу в выражении его лица такую знакомую заносчивость, но в нем есть еще кое–что. Он еще не зашел слишком далеко. Сейчас в моем деде борются мания величия и разумная доля стыда.
— Я… я просто потерял самообладание, — говорит Сетракус Ра после короткой заминки.
— Ты уже довольно много потерял и потеряешь еще больше, если не прекратишь это, — возражает Питтакус. — Возможно, наш мир не идеален. Возможно, мы могли бы сделать больше, Сетракус. Но это… это — не ответ. Так ты никому не поможешь. Ты лишь подрываешь их здоровье и мучаешь наш естественный мир.
Сетракус отрицательно качает головой:
— Это не так. Это — прогресс, Питтакус. Иногда прогресс должен причинять боль.
Лицо Питтакуса каменеет. Он поворачивается к «Освободителю» и смотрит, как непрерывный поток лориенской энергии неохотно поднимается из ядра планеты. Решение рождается быстро. Его руки охватывает пламя.
— Возвращайся домой к Сельв, Сетракус. Постарайся забыть об этой безумной затее. А я… вычищу все, что ты тут натворил.
На секунду создается впечатление, что Сетракус обдумывает это предложение. В этот момент я болею за него всем сердцем, честное слово. Я хотела бы, чтобы дед понял, что Питтакус прав, чтобы развернулся спиной к своим механизмам и отправился домой, к моей бабушке. Но я уже знаю, чем все это закончится.