Судьба: Дитя Неба
Шрифт:
Четвертый Благословенный выбрал момент, чтобы покинуть свой экипаж, когда зазвучали фанфары. Филабет Грисволд, Первосвященник Авондерр-Наварна, совершал богослужения в базилике, посвященной стихии воды, Аббат Митлинис, был моложе двух предыдущих Благословенных, но уже находился в том возрасте, когда мог бы претендовать на мудрость, дарованную прожитыми годами. Его отличала помпезность и самовлюбленность. Ллаурона возмущало и одновременно веселило его высокомерие. Грисволд не скрывал, что он приложит все силы, чтобы стать Патриархом, и даже сейчас совершенно сознательно выждал, пока оркестр не заиграет священный гимн Сепульварты,
Смуглое лицо Найлэша Моусы, Благословенного Сорболда, появившегося через минуту после Грисволда, напоминало грозовую тучу. Соперничество Грисволда и Моусы за титул Патриарха, долгое время по политическим причинам остававшееся тайной, ныне превратилось практически в открытую войну. Первосвященник Сорболда прибыл из своих засушливых земель и сейчас героически не обращал внимания на занесенные снегом отвратительные дороги, лишь бы показаться на карнавале. Его базилика, единственная из пяти, посвященных стихиям, находилась не на территории Роланда. Терреанфор, храм земли, прятался в южной части Зубов, в самом сердце Ночной Горы. Ллаурон знал: чтобы стать Патриархом, ему придется приложить немало сил. Сражение за желанный титул между Моусой и Грисволдом будет кровавым.
— Ваша милость, я вижу, вы благополучно до нас добрались. Добро пожаловать!
В голосе Стивена звучала искренняя радость, и Ллаурон, улыбаясь, повернулся, чтобы поздороваться с герцогом.
— Доброго тебе солнцестояния, сын мой. — Он пожал протянутую Стивеном руку, а затем, показав на флаги, особенно яркие на фоне белого снега и синего неба, проговорил: — Похоже, праздник будет замечательным — как и всегда. А что в этом году решено вылепить из снега?
— Здание суда в Яриме, ваша милость.
Ллаурон удовлетворенно кивнул.
— Красивое здание. Интересно посмотреть на минареты из снега.
— Могу я предложить вам бренди? Граф Эндрю Кандерр привез щедрый запас и еще один совершенно особенный бочонок. — Стивен показал на серебряный стаканчик, который держал в руке. — Я тут для вас кое-что сохранил.
Главный жрец расплылся в улыбке и с довольным видом взял протянутый стаканчик.
— Да благословят его боги, и тебя тоже, сын мой. В зимнюю стужу бренди отлично согревает.
— Я вижу, вы привезли с собой и ваших священников. — Стивен показал на Каддира, который появился из белой палатки для гостей. — Может быть, мне посчастливится увидеть даже Гэвина?
— Да уж, нам повезло, звезды расположились таким образом, что у Гэвина в расписании возник небольшой перерыв и он смог отправиться с нами на праздник. Поразительно, верно? — рассмеявшись, проговорил Ллаурон.
— О да! Вон он, а за ним Ларк. А рядом с братом Альдо Илиана. Я так рад, что вы все смогли к нам приехать!
Ллаурон наклонился и заговорщицким тоном прошептал на ухо Стивену:
— Здесь собралось такое количество Благословенных, что мне пришлось прихватить своих верховных священников, чтобы удержать прихожан в истинной вере.
Тристан Стюард протянул руку невесте и помог ей выйти из экипажа, изо всех сил сражаясь с желанием толкнуть ее лицом в самый большой сугроб, который найдется поблизости.
«Я умер, а Потусторонний мир как две капли воды похож на реальный, и мне суждено целую Вечность провести рядом с сукой, которая, не торопясь,
По дороге из Бетани в замок Стивена он освоил новое умение — слушать вполуха, а поскольку Мадлен болтала без умолку и не закрыла рот, даже когда выбиралась по ступенькам из экипажа, он решил, что пришла пора воспользоваться этим умением еще раз.
Тристан окинул взглядом Хагфорт и далекие поля, словно усыпанные бриллиантовой пылью, сверкающей в мягком утреннем свете. Природа и Стивен прекрасно ладили друг с другом. Ветки деревьев, выстроившихся вдоль дороги, ведущей к замку, украшала алмазная россыпь, которую вчера щедро разбрасывал снегопад. Стивен же, в свою очередь, вывесил на башнях, охранявших въезд в его владения, белые с серебром флаги своего Дома, а фонари, расставленные на дорожках и тропинках сада, приказал увить длинными белыми лентами, с которыми теперь вовсю развлекался ветер. Эффект получился потрясающим.
Находившиеся невдалеке поля подготовили для гонок на санях и других состязаний, повсюду были расставлены огромные тенты, под которыми пылали костры и прятались от ветра крестьяне, ремесленники, простые горожане, прибывшие на праздник из других провинций. До самой стены, возведенной недавно вокруг владений Стивена Наварна, тянулись флаги всех цветов радуги.
Тристан даже разглядел огромную яму, куда слуги сносили сухие ветки, — в последний день праздника здесь будет полыхать великолепный костер, гордость хозяина карнавала.
Налетел порыв холодного ветра, и Тристан почувствовал запах горящего пекана, напомнивший ему о детстве и праздниках, которые устраивал отец Стивена. Детьми он, его кузен и их друзья, Эндрю Кандерр, братья Балдасарре, Гвидион из Маносса, погибший вот уже двадцать лет тому назад, и множество других мальчишек с нетерпением ждали наступления дня зимнего солнцестояния. На глаза Тристану навернулись слезы — воспоминания принесли с собой боль.
Самую сладостную и мучительную боль причиняли ему воспоминания о Пруденс. Подружка детства, первая любовница, веселая крестьянская девчонка с золотыми локонами и насмешливым язычком, его исповедница и совесть. В юности Пруденс входила в состав Волчьей Стаи (так называли Тристана и его друзей), принимала участие в гонках на санях, перетягивании каната, снежных битвах и состязании, кто больше съест пирогов. Она все делала наравне с ними, иногда даже лучше. И завоевала сердца его друзей. Пруденс. Как же он любил ее в те дни, когда невинная юношеская влюбленность превратилась в глубокое сильное чувство!
У Тристана сжалось сердце, когда они с Мадлен проходили мимо портика у главных ворот Хагфорта, где во времена их юности, прячась в тени, Пруденс ждала, когда он после наступления темноты осторожно выскользнет из комнат в замке, отведенных его семье. Он отлично видел ее с балкона: вот в свете факела вспыхнул золотистый локон, она ждет его, только его одного. Даже много лет спустя, когда он стал правителем Роланда, а она — его служанкой, Пруденс по-прежнему ждала его у ворот, наблюдала за замком и, как безумная, хохотала, когда ему наконец удавалось к ней вырваться. А потом они искали какое-нибудь подходящее место и занимались любовью, ни на кого не обращая внимания, отдавая дань своей юности, вечным узам, их связывавшим, самой жизни.