Судьба фантастической гипотезы
Шрифт:
Одной этой особенности вполне уже достаточно, чтобы переиначить весь сюжет.
Как раз с такой «драмой идей» и предстоит познакомиться читателю этой книги. Она выйдет непохожей на описания важнейших этапов истории физики, блистательно исполненных несколькими старшими моими коллегами.
И совсем не потому, что автора, дескать, побудила на это гордыня и он решил поразить читателя новациями. Нет, роль автора в данном случае самая скромная: изложить факты и события, разбросанные в научных трудах и в популярных работах, придать им определённую последовательность, да ещё снабдить самыми необходимыми комментариями.
Однако становишься «новатором поневоле», когда эти факты выстраиваются сами собой в весьма своеобразные цепочки, отчего
Словом, получается «верблюд». И тут уж ничего не поделаешь. Остаётся только просить читателя: не навязывайте ему «лошадиных мерок». Отрешитесь от «видовой предвзятости».
Итак, мы будем говорить о дрейфе материков, об идее мобилизма, ставшей сегодня, по мнению большинства учёных, доминирующей в изучении природных процессов, сформировавших нынешний лик нашей с вами родной планеты Земли.
Уважая своего читателя, почитая его достаточно осведомлённым в научной проблематике (другой читатель на книги подобного рода времени тратить не будет), я не стану подробно расписывать общепринятые истины, что проблемы столь глобального масштаба имеют огромное значение для теории, для мировоззрения, для практики: поиска полезных ископаемых, запасы которых, что также хорошо известно, постепенно истощаются.
Да и вообще, не хотелось бы мне в традициях ярмарочного зазывалы заранее расхваливать и возвышать тему, за которую взялся. Мне же самому уже одним она представляется бесспорно интересной: у человека, пытающегося понять мир, в котором живёт, и себя в этом мире, не может не вызвать любопытства, что было раньше на месте того куска суши, где находится его дом, тех морей, по которым он ходит на судне. Ему важно знать, как выглядела прежде наша третья планета Солнечной системы и какие перемены ей ещё предстоит пережить.
Наконец, последнее. Заканчивая вступительную главу, хочу — в старой доброй традиции научных трактатов — от души поблагодарить всех учёных, чьи труды и чья помощь позволили автору, не будучи специалистом в космогонии, геофизике, геологии, океанографии, палеомагнитологии, палеоботанике, палеозоологии, палеоклиматологии, кое-что понять и постигнуть в сложнейших этих науках.
Особая же моя благодарность рецензентам, чьи имена по недавно принятому правилу стоят на обороте титульного листа: членам-корреспондентам Академии наук СССР Петру Николаевичу Кропоткину, Виктору Ефимовичу Хаину и доктору физико-математических наук Олегу Георгиевичу Сорохтину. Кропоткин с первых шагов благословил замысел сего труда, на протяжении всего пути был моим постоянным советчиком, строгим, но доброжелательным критиком. Сорохтин, прочитав первый вариант моей рукописи, набросал на её полях не только замечания, но и то, что сам он назвал «соображениями по ходу». Очень ценные замечания и поправки Сорохтина привели к рождению на свет второго варианта книги, который и предлагается вниманию читателя. А вот «соображения по ходу» я счёл себя обязанным включить в текст, естественно, не присваивая себе их авторства.
Такого рода нетрадиционный приём мне представляется оправданным в данном случае потому, что и сегодня проблемы, о которых пойдёт речь, находятся в сфере компетенции по большей части двух наук: геологии и геофизики. Это и делает нашего «верблюда» двугорбым. И прямо надо сказать, что «мирное сосуществование» столь близких сфер познания пока, скорее, мечта, нежели реальность. Но, судя по всему, не такая уж далёкая.
Геофизики иногда прямо, иногда косвенно, как бы вскользь постоянно обвиняют геологов, в избыточной склонности то к описательности, то к научным фантазиям, не подкреплённым опорой на строго и однозначно установленные физические законы. Геологи в ответ упрекают геофизиков в том, что они слишком физики, что от двойного имени своей науки упор они делают на вторую часть, а вот первую, общую для двух наук, идущую от греческого названия нашей планеты, принижают или даже вовсе игнорируют. Иными словами, по мнению геологов, геофизики ко всем процессам, связанным с формированием лика планеты, спешат прямо и непосредственно приложить общефизические законы, игнорируя (или, по крайней мере, мало принимая в расчёт) своеобразие и неповторимую специфику предмета.
Мои консультанты представители разных наук, да к тому и разных научных поколений. Кропоткин — геолог классического типа, чья научная деятельность началась ещё в тридцатые годы. Сорохтин — геофизик, вступивший в науку двумя десятилетиями позднее. И хотя оба они немало сделали для развития глобальной тектоники плит, однако взгляды их весьма разнятся.
И давняя полемика между геологами и геофизиками, да ещё отяжелённая разницей поколений, нашла своё отражение и в пометках рецензентов на полях скромного моего сочинения. А поскольку тема книги — жизнь в науке концепции мобилизма, драма, связанная с её становлением, то мне и показалось, что грешно было бы скрыть от читателя это весьма своеобразное её проявление. Да, кроме того, иным путём не вижу возможности удовлетворить пожелания обоих моих научных гидов.
Своё кредо Олег Георгиевич Сорохтин достаточно красноречиво высказал уже «соображениями по ходу», написанными на полях и на оборотах страниц рукописи этой вступительной главки. Два из них, развивающих одну и ту же мысль, приведу полностью.
В самом начале, где я рассуждаю о «верблюде и лошади», то есть об отличии строгих сюжетов истории физики от нашего — становления мобилизма, — он пишет: «Как-то Резерфорда спросили, какие науки он признаёт, на что тот ответил: только две — физику и химию, причём химия есть часть физики, а кроме них есть ещё только филателия. Этим Резерфорд хотел (в шуточной форме) подчеркнуть, что остальные естественные науки — тоже часть физики».
А моё замечание, что в науках о Земле иногда предмет исследования бывает весьма строптив, вызвало такое «соображение по ходу»: «По-видимому, дело даже не в «строптивости» предмета, а в неподготовленности изучающей его учёной корпорации. Так, в частности, было с биологией, так было и во многом остаётся сейчас в геологии. В геологии появилась впервые в её истории современная научная теория только тогда, когда геологией занялись физики. Сами же геологи ещё лет сто спорили бы по поводу того, какая из их фантазий вернее. Резерфорд прав, физика — основа и матерь всех естественных наук, в том числе и геологии… По-видимому, процесс развития науки зависит от психологической подготовки её «жрецов» к восприятию современных достижений физики, и вообще от способности физически мыслить».
Договоримся: комментарии Сорохтина я не комментирую. Это, как теперь вошло в моду говорить с лёгкой руки Юлиана Семёнова, «информация к размышлениям». Остальные «соображения по ходу» так и пойдут именно по ходу моего повествования.
А сейчас — о первых этапах жизни нашей замечательной идеи.
ДО ВЕГЕНЕРА
Первые странности
Хотелось бы начать, стилизуя под старинную драму, с традиционных помёток «акт первый, явление первое». Да только поди догадайся, какое же здесь явление было первым!
Ричард Кэррингтон в своей известной книге «Биография моря» пишет: «Самая поэтическая гипотеза происхождения материков и океанов связана с именем Альфреда Лотара Вегенера».
Хотелось бы поконкретнее: что значит связана с именем? Но вопрос не столь прост, как может показаться.
Обращаемся к другим источникам — и сплошь и рядом наталкиваемся на фразу такого типа: «Гипотезу дрейфа материков ввёл в науку Альфред Вегенер». Вам, дорогой читатель, нравится такая формулировка? Мне поначалу совсем не понравилась. Что значит «ввёл в науку»? Первым высказал? Нет, тут приоритет явно не за Вегенером. Многие учёные так или иначе утверждали до него (и подчас задолго), что материки перемещаются по поверхности планеты.