Судьба генерала
Шрифт:
— Давно пора, ваше сиятельство, — проворчал бывший драгунский вахмистр. — А то уж ночь на дворе, а вы только обедать садитесь. Совсем забегались. А ведь не мальчик, чай, а статский советник, почти генерал...
Стародубский улыбнулся на слова слуги. После того как вместе прошли персидскую и турецкую кампанию, они так сроднились, что граф уже никогда не обижался на ворчание Степана и даже потворствовал его маленьким слабостям: шил ему роскошные, яркие мундиры, позволял себя величать и к месту, и не к месту «вашим сиятельством» и терпеливо выслушивал воспоминания о битвах
— Вы бы, барин, ходили не по одному месту, — показал Степан на ковёр, склоняя крупную поседевшую голову набок. — Кругами, что ли, вышагивали бы. А то ведь десять лир, шестьдесят с лишним рублёв, за него отвалили, а он уже совсем лысый, и на самой серёдке.
— Ладно, ладно, Степан, — махнул рукой граф. — Скажи повару, чтобы подавал скорее обед. Мне уже в театр пора ехать.
Александр переоделся в домашний зелёный шёлковый халат и уселся обедать в столовой. Степан, надев белые перчатки, подавал барину блюда, покрикивая повелительно на мальчишку, носившего тарелки из кухни, и многозначительно важно молчал, только изредка солидно покашливал, стоя за спиной своего «сиятельства» в продолжение всего обеда. А граф небрежно глотал всё, что ему подавали, продолжая сосредоточенно обдумывать полученное только что донесение.
Сразу же после обеда, когда Стародубский сидел с бокалом вина в кресле и покуривал сигару, Степан доложил, что прибыл русский посол Аполлинарий Петрович Бутенёв. Он приехал из предместья Стамбула — Буюк-дере, где на берегу Босфора располагалась чудесная загородная вилла, в давние времена выигранная одним из предшественников Бутенёва в карты у английского посла. После того как здание русского посольства на улице Пера сгорело несколько лет назад, очаровательный особняк в Буюк-дере стал временно и русским посольством, и резиденцией посла. Старый дипломат быстро вошёл в кабинет графа. Он был невысокого роста, с крупной лысиной на большой круглой голове. Его маленькие живые глаза сразу же заметили то оживление, в котором пребывал Александр.
— Получили что-то очень важное, Александр Иванович? — спросил он с ходу, усаживаясь в кресле напротив графа.
— Да, Аполлинарий Петрович, вот посмотрите. — Стародубский передал послу полученный документ.
Бутенёв быстро пробежал по нему глазами.
— Это очень важная информация. Необходимо сделать переводы этого донесения на французский и турецкий. Как только прибудет генерал Муравьёв, мы сразу же вручим ему этот документ. Он может сослужить нам хорошую службу на предстоящих переговорах. — Посол посмотрел на часы. — Нам уже пора в театр.
Перед тем как идти переодеться, граф несколько смущённо попросил посла об одном одолжении:
— Вы не сходите, Аполлинарий Петрович, сегодня во время спектакля за кулисы к актрисе Васильевой? У неё есть для нас кое-какие интересные сведения, но я бы не хотел с ней встречаться.
Бутенёв быстро взглянул на графа, в уголках губ мелькнула улыбка и сразу же исчезла.
— Хорошо, Александр Иванович, я всё равно хотел вручить ей цветы и поблагодарить
— Да уж, она умеет понравиться, — проворчал Александр и удалился переодеться к театру в соседнюю комнату.
Вскоре два дипломата сели в посольскую карету и поехали в театр. Он находился неподалёку на одном из холмов. Ложи были расположены по-итальянски без балконов. Почти все они занимались послами и банкирами. В партере сидели армяне, греки и приезжие европейцы, называемые здесь общим именем — франки. Турок было очень мало. Они ещё не привыкли к европейской музыке. Во время антракта посол с цветами пошёл за кулисы. Но довольно быстро вернулся.
— Примадонна требует вас, Александр Иванович, — проговорил, виновато улыбаясь, посол. — Приняла мои цветы и выставила вон со словами, что у неё есть очень важная для нас информация, но сообщит она её только вам.
— Эта стерва в своём стиле, — пробормотал зло граф. — Ну, я с ней поговорю после спектакля.
— Только помните, Александр Иванович, о благе нашей империи, — напомнил ему Бутенёв. — Нам, дипломатам, необходимо переступать через свои антипатии и руководствоваться интересами общего дела.
— Вот в интересах общего дела я и придушу собственными руками эту Наташку, — проворчал уже совсем тихо себе под нос молодой русский дипломат.
Сразу после окончания оперы Александр поднялся за кулисы к примадонне. Она сидела у большого зеркала и снимала большим куском ваты, намазанным вазелином, грим. Лицо у певицы было уставшее и грустное. Она только что заметила у себя новые морщинки на лбу и под глазами и седой волос у виска. Постоянные гастроли и беспорядочный образ жизни давали о себе знать.
Примадонна старела. Вдруг она вздрогнула: в зеркале над её головой появилось лицо Стародубского, мрачное и с большими горящими глазами, как у байроновского героя. Он был очень красив в чёрном фраке и белом галстуке, оттеняющем загоревшее на стамбульском солнце породистое аристократичное лицо.
— Ты что же делаешь, Натали? — проговорил граф тихо сквозь зубы.
Это был верный признак, что он очень зол.
— Я же тебе ясно, на русском языке объяснил, что не хочу тебя видеть. Почему ты не могла передать всё, что необходимо, Бутенёву? Тебе что, захотелось поиздеваться надо мной? — Александр схватил за плечи и так тряхнул певицу, что у неё клацнули зубы.
— Отпусти, ты делаешь мне больно, — взвизгнула Натали и, когда граф отступил на шаг и убрал от греха подальше за спину руки, которые просто чесались ухватиться за эту длинную белую нежную шею, повернулась и грустно спросила: — Почему ты меня избегаешь, Саша? Неужели ты забыл, как мы были счастливы в Петербурге всего пять лет назад?
— Нельзя войти в одну и ту же реку дважды, дорогая, вспомни Гераклита. Так же нельзя пережить и чувства, которые уже давно прошли, — проговорил так, словно сам себя хотел в этом убедить, и прошёлся по комнатке, буквально заваленной корзинами с цветами.