Судьба моряка
Шрифт:
Отец был доволен, несмотря на то что вернулся не в Латакию, откуда он родом, а в Искандерун, где он сразу же заключил трудовой контракт с одним судовладельцем. Мы арендовали две комнаты в этом относительно большом доме, где кроме нас поселились еще две семьи. Однако отец не был расстроен тем, что мы жили не отдельно, и даже убеждал мать в преимуществах каменного дома, дома, который стоял на центральной улице, где не было ни рытвин, ни грязи и глины зимой, ни пыли летом и где рабочие, нанятые муниципалитетом, подметали улицы и убирали мусор.
— Между жизнью в Мерсине и Искандеруне огромная разница, — говорил отец. — Довольно и того, что мы здесь у себя на родине, в стране, где туркам не дозволено управлять.
— А как же сад? Мы так и останемся без сада? — спрашивала мать. Ее очень угнетала необходимость жить с посторонними людьми.
— Давай сделаем, как другие… Высадим цветы в жестяных банках, поставив их перед самыми
— А кухня, а уборная? Как можно пользоваться общими кухней и уборной?
— Кухней как будто никто не пользуется, так что ты можешь устроить там все по своему вкусу. А без собственной уборной как-нибудь обойдемся, привыкнем…
— Лучше иметь лачугу, но собственную.
— Конечно, я с тобой согласен. Мы здесь не задержимся… Дела поправятся, и я построю дом, небольшой, но он будет нашим, потерпи немного.
Отец проявлял удивительную выносливость. Он мог подолгу не есть и не жаловался на голод. Главным для него было то, что он на родине, а значит, почти что в раю, остальное не имело значения. У матери же оснований для недовольства было предостаточно: и теснота, и общие кухня и туалет… Отец чувствовал себя ответственным за все это, потому что именно он предложил вернуться в родные края и увлек за собой других. Конечно, он мог жестко пресечь жалобы матери, заставить ее принять новый уклад жизни, но он предпочитал безропотно нести свой крест, выполнять все обязанности главы семьи, терпеливо сносить трудности быта и делать так, чтобы мать поскорее сориентировалась в окружавшей ее обстановке.
Он говорил:
— Переезжая из одного дома в другой, даже в том же городе, человек всегда тяжело это переносит… Он тоскует по прошлому, и его можно понять.
— Я не возражала против переезда. Здесь и моя родина, но лучше бы мы поехали в Латакию, а не в Искандерун.
— Значит, в этом главная причина твоего недовольства? Тебе больше по душе Латакия?
— Там наша родня…
— А здесь наш заработок, не забывай об этом… И потом, Латакия не так уж далеко, мы всегда можем съездить туда. Потерпи немного.
— Если тебя это устраивает, значит, это устраивает и меня… Я подожду…
Ждать ей пришлось недолго. Постепенно мать привыкла к городу и к своему дому и жаловалась все реже. А когда я пошел в школу, мама окончательно смирилась. Она поняла, что, не вернись мы на родину, ее дети не имели бы возможности учиться на арабском языке, языке их отцов и дедов. Лицо отца буквально светилось от счастья и гордости за своего сына, будущее которого теперь было обеспечено. В Мерсине он отказался послать меня в куттаб [9] где обучали на турецком языке. Он считал, что учиться чему-либо на языке врага — позорно.
9
Куттаб — начальная школа.
Моя школа стояла на побережье. Случайно ли я выбрал школу у моря? Буквы, которые я писал, были окроплены морской водой, от учебников и тетрадок пахло морем. Все свободное время школьники проводили на берегу. Едва услышав звонок, мы бежали на берег и играли там до позднего вечера. А утром, торопясь в школу, мы бежали по берегу, жадно вдыхая соленый бодрящий воздух. Летели школьные годы, и чем старше я становился, тем глубже становилась моя любовь к морю. Получив свидетельство об окончании начальной школы, я был подготовлен для работы служащим в порту или матросом на корабле.
Вначале я работал мелким служащим на складе. Я должен был поселиться прямо в порту, научиться жить его жизнью, для меня совершенно непривычной, жестокой, дикой и вместе с тем радостной. В мои обязанности входило всеми правдами и неправдами блюсти интересы хозяина склада, крупного оптового торговца. Я регистрировал все взвешиваемые товары, следил за их передачей страховой компании, контролировал работу бригады грузчиков. Я сам бросился в это горнило и должен был выйти из него либо закаленной сталью, либо расплавленным оловом, стать настоящим портовиком или неудачником, которому нет места в мире моря.
Однажды вечером я вернулся с работы в особенно подавленном настроении. Какой трудный день мне выпал! Грызлись между собой рабочие, пришлось сцепиться со служащими таможни: ящик с товарами, умышленно сброшенный с высоты на пристань, разбился на куски и его содержимое было разворовано. И во всем этом пришлось разбираться мне. Я с досадой рассказал обо всем отцу.
— Послушай, Саид, — сказал он, — я давно мог взять тебя с собой в море. За несколько лет я научил бы тебя всему, что должен знать моряк, ты повидал бы многие порты мира, познакомился с докерами, рабочими, служащими этих портов. Ты стал бы настоящим моряком, который знает, когда дует попутный ветер, а когда — встречный, радуется попутному ветру и набирается терпения при ветре встречном. Ты научился бы не только терпению, но и выдержке в момент опасности. Ты окунулся бы в этот удивительный, волшебный мир, в котором обитают четвероногие и двуногие звери, мир, полный неожиданностей и опасностей. В море страшны не штормы, в борьбе с ними испытываешь особое наслаждение. Страшны бури житейские, интриги, подлость, трусость, клевета, распутство: они могут сломить человека. Но ты с присущей тебе смелостью, энергией, готовностью к преодолению трудностей, к схватке с соперником научишься грудью встречать любые бури и побеждать их. Чтобы чувствовать себя хозяином моря, нужно обладать, во-первых, мужеством и, во-вторых, сноровкой. Развивай в себе эти качества, набирайся опыта в труде и в бою. Добивайся привязанности или повиновения тех, кто будет плести интриги против тебя, пытаться нанести тебе удар в спину, развалить твою работу. Не запятнай своей чести. Учись уверенности в собственных силах без самообольщения, гордости без бахвальства, скромной жизни без привилегий. Иди вперед, когда отступают другие, относись к жизни философски, помни, как всегда помню об этом я: всем суждено когда-нибудь испить горькую чашу смерти. Все мы смертны, но никому не ведомо, когда придет его последний час. Ты можешь избежать великой опасности, спастись во время самого неистового шторма, самой безобразной драки — и погибнуть из-за пустяка. Смерть — это высшая справедливость, когда она приходит в положенный час. Не торопи ее, но в минуту опасности не прячься за спинами других, взгляни ей прямо в глаза. Ищи защиты у моря, оно не даст в обиду своих мужественных сынов. Будь стойким, благородным, не криви душой. Делай добро тем, кто этого стоит, с недостойными поступай, как они того заслуживают. Руководствуйся не моралью неба или преисподней, а кодексом истинного моряка. Я имею в виду таких моряков, которые, избрав себе эту профессию, относятся к ней со всей серьезностью и уважением, такие люди не опозорят себя ни в море, ни на суше. — Закурив сигарету, он добавил: — Тому, кто не знает своей страны, не дано понять другие страны мира; тому, кто не познал родное море, не покорить чужих морей. Тому, кто не изучил свою гавань, не разобраться в других портах мира… Поэтому я хотел, чтобы ты начинал с нуля и, делая свои первые шаги, помнил, что море начинается с берега, с гавани — первой морской школы. В ней учился я, должен ее пройти и ты. Когда ты поднимешься на борт корабля, ты уже будешь знать пристань, с которой он отчалил, и пристань, к которой он причалит. Так ты постепенно овладеешь профессией моряка, пройдя от самой низшей ее ступени до высшей, и в нужный момент не растеряешься, уверенно встретишь любые трудности.
Отец умолк, и я подумал, что он закончил. Неожиданно он спросил:
— Ты куришь, не так ли?
Я действительно курил, но тайком, из уважения к нему и не желая расстраивать его, но сейчас под его пристальным взглядом признался:
— Да, курю.
Он сказал:
— Хорошо! Но курить тайком не в обычаях моряков. Не оправдывайся тем, что стесняешься это делать потому, что тебе мало лет. Если ты считаешь курение зазорным, значит, не кури — ни тайком, ни открыто. А если это не так, то к чему этот стыд? Моряк, действующий тайком, — не моряк. Это не означает, что нужно быть беззастенчивым человеком, просто не следует заниматься тем, чего стыдишься. Я в твоем возрасте был заправским портовиком и не чурался тех удовольствий, которым предаются все моряки, — курил, пил вино, любил женщин. Все это естественно. Однако я никогда не был их рабом, не погряз ни в пьянстве, ни в разврате. Испробуй все… Моряк должен пройти через это. Но, возмужав, он обязан воспользоваться накопленным опытом, чтобы не скатиться на дно.
Для отца это была непривычно длинная речь. Он говорил с почти пугающей серьезностью и вместе с тем достаточно спокойно о проблеме, которую считал до такой степени важной, что забыл о присущем ему лаконизме. Он рассказывал о собственном опыте, чтобы дать мне советы на будущее. Я слушал его затаив дыхание, впитывая каждое его слово. Он делился со мной тем, что копилось в его душе десятилетиями.
Спустя много лет я буду вспоминать эти слова с болью в сердце и слезами на глазах. Отец учил меня законам моря. Оставляя мне свое напутствие, он просил тогда, чтобы я свято помнил последний отцовский наказ. Пролетела быстротечная юность, прошла пора возмужания, и я стал мужчиной и моряком, познал смысл истин, которые отец в тот день открывал мне. С тех пор мы никогда не возвращались к этому разговору. Отец часто отлучался из дома, был очень занят, а семейные заботы, которых становилось все больше, отнимали у него слишком много времени. Но не только семейными делами была занята его голова. Положение его товарищей, моряков, их трудности глубоко волновали отца. Он взвалил на свои плечи все их тяготы, словно его назначили начальником порта или капитаном единственного корабля, командой которого были все моряки Искандеруна.