Судьба по-русски
Шрифт:
Перед ними с немигающими, полными удивления глазами стоял сильный, волевой мужчина лет сорока. На его побледневшем лице четко выделялся небольшой красноватый шрамик на скуле, возле правого глаза — этого не было видно на газетной фотографии…
— Раишка!.. — прошептали его губы.
Кроме Франца, так ее никто не называл. Ей хотелось ответить ему, но как его назвать? Францем? Или так, как в газете? И кто он — друг или враг? В памяти Раи вихрем пролетали минуты их общения, всплывало лучшее, что могло быть между мужчиной и женщиной… Но она
— Я думаю, что молчать можно и сидя. — Редактор попытался шуткой разрядить напряжение и сел первым.
Медленно опустилась на стул и Рая… Сел «Франц»…
В оглушающей тишине редактор стал осматривать кабинет — книги, какие-то карты, на стене портрет народного героя Польши Тадеуша Костюшко… Потом сказал, смеясь:
— Знаете, я устал от вашей говорильни. Пойду-ка помолчу с паном адъютантом. — И вышел в приемную.
«Франц» тотчас подсел к Рае. Она сжалась, закрыла глаза, стала нервно вертеть скрученный в трубочку блокнот.
«Франц» обратил внимание на ее руки: неестественно белые, опухшие.
— Почему такие руки?
— Я работаю прачкой в госпитале.
— Ты? Профессиональная медсестра? Как так?
— Не доверяют, — ровно, без попыток вызвать жалость, ответила она.
«Франц» склонился к рукам и стал нежно целовать их. Рая увидела, что за время их разлуки в его пшеничных волосах появилось много седины.
— Кто ты? — касаясь губами его затылка, шепотом спросила она.
Он не поднимал головы. Думал: что ей можно сказать? И надо ли ей все знать? Понял, что сказать ей он может одну только правду.
— Раишка… Я тебя очень… люблю!..
— Я знаю… Как же тебя зовут?
— Анджей… Как в газете…
— Слава Богу, — тихо сказала Рая и безвольно склонила голову на его плечо.
Анджей целовал ее… Долго… Горячо… Раздался телефонный зуммер, но Анджей не мог оторваться от ее губ, щек, глаз. Зуммер настойчиво напоминал о себе. Рая с силой освободилась от объятий, встала, подошла к окну — пыталась унять охватившую все тело дрожь.
— Слухам, — сказал Анджей в трубку и долго внимательно слушал. — Дзенькуе бардзо. — Повесил трубку.
Стоя у окна, Рая слышала, как он, о чем-то думая, вышагивал по кабинету. Подойдя к ней, развернул ее к себе лицом, сказал:
— Уходим на фронт. — И крепко прижав ее к своей груди, добавил: — Еще Польска не згинела! Присядем и поговорим, как, мужчина с мужчиной. Идет?
Рая улыбнулась ему глазами — идет.
— Григорию и Александру о нашей встрече говорить не надо. Дети. Не будем их тревожить.
— Они вспоминают тебя…
— Пусть пока вспоминают Франца. Я через наши и ваши, как это по-русски, органы постараюсь помочь тебе с работой… А может, и избавить, если получится, от преследований… — Он поправил прядь ее волос. — Если кто-то принесет тебе подарок или деньги — не отказывайся. Это будет от меня…
Задребезжал звонок другого аппарата. Подходя к нему, Анджей сказал:
— Напиши, — он указал на лист бумаги, — свой адрес.
Пока он разговаривал по телефону, Рая снова погрузилась в раздумье: прежде висело на ней клеймо «связь с немцем», теперь вот повиснет «связь с поляком»…
— Раишка!.. Ты единственная, ради кого я хочу выжить в этой войне… Если будет случай, я заеду, чтобы проститься… Если нет, то до видзення! Повтори…
— До видзення…
— Так. — Анджей благодарно улыбнулся ей.
— До свидания, — перевела на русский Рая. — Повтори…
— До свидания.
— Так…
…Теперь жизнь Раисы наполнилась другим содержанием — ей было кого ждать. По кратким сообщениям Совин-формбюро она следила за участием в боях дивизии имени Костюшко. Радовалась, что Войско Польское совместно с советскими солдатами освобождало километр за километром родину Анджея. В госпитале она снова работала медсестрой… Через редакцию газеты и ее корреспондентов удалось, на счастье родителям, наладить связь с партизаном Савелием…
Но вскоре Рае пришлось пережить смерть Ивана Петровича. Потом был еще удар: пришло известие, что родители Раи погибли при эвакуации из Харькова — попали под бомбежку… По-прежнему не оставляли ее в покое и работники из СМЕРШа…
И все же, пройдя через все эти испытания. Рая дождалась Победы! Все вокруг ликовало! И тогда в душе ее словно что-то прорвалось — выплеснулись из груди копившиеся за эти годы горе, боль, унижения… Она весь день рыдала в голос, по-бабьи.
Через какое-то время, снова пройдя через унизительные, оскорбительные проверки, Рая стала женой Анджея — одного из крупных начальников Войска Польского.
Позже упорно ходили слухи, будто во времена разгула бериевских репрессий Анджей был расстрелян за сотрудничество с гитлеровцами…
Да, такое тогда могло быть… Руки бериевских палачей дотянулись и до Польши…
Дальнейшая судьба Раи до сих пор мне неизвестна…
Вот какой сюжет много лет не давал мне покоя, он просто сам рвался на экран. Но увы! Не суждено мне было взволновать, увлечь зрителей историей большой человеческой любви… Понимаю, что теперь уже просто не успею осуществить свою давнюю мечту… Одна надежда на молодых моих коллег — может, кого-нибудь из них поразит то же, что поразило меня. Буду только счастлив, если им повезет больше.
Но передавая молодым режиссерам, актерам этот сюжет, мне хотелось бы передать им и пожелание никогда не забывать мысли Белинского о том, что искусство — это не заумные рассуждения, описания, поучения… Нет! Это радость, восторг, грусть, тоска, отчаяние художника. Это боль сердца, крик души тех, кто посвятил себя творчеству. И хотя великий наш литературный критик в данном случае имел в виду поэзию, я всю свою жизнь в искусстве согласовывал с этими универсальными словами. Насколько это мне удавалось (и удалось ли вообще), судить читателям моей книги. И моим зрителям…