Судьба по-русски

Матвеев Евгений Семенович

Кто ваши дети?

«Ваши дети пошли по вашим стопам?» Этот вопрос мне не раз задавали вслух из зала. А вот вопросы, которые предпочитают задавать в записках: «Актеры устраивают своих отпрысков во ВГИК по блату?», «Зачем бездарных детей актеры тянут на экран, на эстраду?»

Утверждать, что такие иронично-ядовитые вопросы задаются без оснований, не буду. Отвечать только «да» или только «нет»— погрешить против истины: в жизни бывает и так, и этак…

Но не видеть того, что наше искусство обогатили своим талантом дети выдающихся

мастеров, — несправедливо. Вот, почти не задумываясь, называю: Мария Владимировна Миронова — Андрей Миронов, Рубен Николаевич Симонов — Евгений Симонов, Александр Николаевич Вертинский — Анастасия и Марианна Вертинские, Алексей Дмитриевич Попов — Андрей Попов, Аркадий Исаакович Райкин — Константин Райкин, Евгений Александрович Евстигнеев — Денис Евстигнеев…

Правда, список таких счастливых родителей значительно короче другого списка. Списка родителей, страдающих оттого, что они в свое время заставили идти по своим стопам собственных чад, вовсе не предрасположенных к этой профессии. И сколько же из-за этого случилось человеческих трагедий, сколько оказалось несложившихся творческих судеб, сколько появилось неудачников, обвиняющих в своих бедах кого угодно, только не себя!..

Работая во ВГИКе, я испытал немало штурмовых натисков на себя и своих ассистентов со стороны известных коллег. Тут было все: и мольбы, и слезы, и угрозы!

А спустя десяток лет с удовлетворением думал: «Как здорово, что удалось избавить родителей от мучений, а молодых людей от злобы, зависти к преуспевающим сверстникам».

И вот что поразительно: никто из неудачников не хотел признаться самому себе, что профессию он приобрел по недоразумению. Отсюда вечное нытье: не та роль (хотя и такое бывает), не тот режиссер (и это случается), не тот партнер (тоже бывает)… Если в театре не дают ролей, а в кино не приглашают — это чьи-то интриги! Да, и этого отрицать нельзя! Интриги были, есть и будут…

Жаль, что не существует прибора, определяющего степень одаренности… Какого-нибудь талантомера, темпераментомера… Приставил его к абитуриенту — а там на шкале все сразу видно: способный, талантливый, гениальный… Или видно совсем другое — вниз по шкале. Ну, тогда и знай свое место. А так, чего греха таить, видим мы себя только на верхней отметке шкалы…

Однажды дочь Светлана заявила мне:

— Папа, я хочу поступать в «Щуку» (театральное училище имени Щукина).

Без психологической подготовки, без соответствующей обработки после такого рода сообщения можно было сразу и «скорую» вызывать. Ничего такого, что могло бы навести меня на мысль о подобном выборе профессии, я в дочери не замечал.

Впору было заорать: «Нет!!!» Но сдержался. Вдохнул, выдохнул, сосчитал до десяти…

— Светланочка… Ты хорошо подумала?

— Да, папа…

Стоит передо мной и дрожит, как травинка на ветру. Может, впервые посмотрел я на дочь профессиональным глазом: хороша и статью, и лицом. Знаю: умная и начитанная. Всегда тихая, ровная, без резких эмоциональных всплесков… «А вдруг в этой „тихости“ чертики водятся?»— подумал я. Спросил:

— Когда тебе в голову пришла эта безумная мысль?

— По правде говоря, недавно…

— Не показалась ли тебе жизнь артиста легкой?

— Что ты, папа, по тебе и маме знаю, что нет!..

— И готова терпеть муки, терзания, унижения? — нагнетал я.

— Да…

— Кто набирает курс?

— Цецилия Львовна Мансурова, — ответила дочь С явным уважением к имени профессора. Мне это понравилось, потому что знаю: бегают из вуза в вуз «жаждущие славы», не зная, у кого им предстоит учиться, — так, лишь бы куда-нибудь попасть.

— Что ты знаешь о ней?

— Я видела ее в спектакле «Филумена Мартурано». Меня ошеломило… мне захотелось понять, что это было…

Недурно, недурно отвечает девочка. Но для того, чтобы понять, чем ее ошеломила актриса, не обязательно поступать в вуз, — сходи два-три раза на спектакль, прочитай все, что пишут критики об искусстве Мансуровой. Так раздумывал я про себя, а вслух сказал:

— Ну что же… Прежде сдашь экзамен мне!..

— Нет, папа!.. — выкрикнула дочь.

— ???

— Я тебя боюсь, папа!.. И ты не объективен!..

Мне показалось, что в глазах ее блеснули слезы. А может, это были вовсе и не слезы, а засветился тот самый «чертик»?.. Расстались мы мирно. Решили еще пару деньков «подержать мозги в руках»…

Напряженные были эти деньки: размышления, прикидки, сомнения… Жена все суетилась между чадом и тираном-отцом: «Ты уж не очень, Женя», — приговаривала она.

Дочь все же решилась пройти через отцовское «чистилище». Я приготовился слушать порядком надоевшее всем педагогам «Осел, козел…», «Я волком бы выгрыз бюрократизм!» Одним словом, все то, что дети долдонили еще в школе.

— Что будешь читать? Какие авторы тебя взволновали?

— Ольга Берггольц, Беранже, Шолохов, Михалков, Шандор Петефи…

Ничего себе обоймочка… К счастью, набор не банальный и не стандартный. Очко в пользу абитуриентки.

— Читай Беранже.

— …Уж сколько лет сюда, едва переступая, Одна, и в летний зной, и в холод зимних дней. Плетется каждый день несчастная — слепая… Подайте милостыню ей!

— Берггольц, — осторожно попросил я.

— …Она стоит на лестничной площадке, на темной. на знакомой без конца. в солдатской, рваной, дымной плащ-палатке, кровавый пот не вытерла с лица…

Умолкло мое дитя, глаза буквально прокалывают меня насквозь. В них: «Ну что, папа?» А в моих мозгах стучит ее фраза: «Ты не объективен, папа!» — «Нет, — сказал я себе, — вон всякую предвзятость! Только объективно. Повествовала Света логично, органично и предельно просто. Видела и понимала, о чем говорит. Да и я увидел и голодную, нищую старуху, и измотанную войной молодую женщину-солдата. Это уже немало».