Судьба советского офицера
Шрифт:
– Какие у тебя сегодня планы?
– Я на терренкур… Хочешь составить компанию?
– В другой раз. В Кисловодск собрался. Нужно кое-кому местные достопримечательности показать, – пояснил Посохов.
– Ну, тогда счастливо съездить. А я пройдусь. Тем более, хочется одному побыть.
– Понимаю. Есть о чём поразмыслить. Задачка тебе выпала непростая.
– Ты уверен, что не ошибся? Действительно, она похожа? – спросил Теремрин, когда они уже собирались расстаться, чтобы отправиться каждый в своём направлении.
– Если бы это не было столь разительно, я бы, наверное, и внимания не обратил.
– Увидеть
– Понимаю, что хочется, но постарайся не навредить. Не ошибусь, наверное, если скажу, что есть во всём этом какая-то твоя личная тайна, – сказал Посохов. – Не зря её муж на тебя смотрит, как удав на кролика. Неспроста это.
– Тайна? Да, тайна есть и, видимо, не только моя. Мне обязательно нужно поговорить с Катей, что бы тайну эту раскрыть, – решительно заявил он.
– Точно ли нужно? – усомнился Посохов. – И что ты ей скажешь?
– Сказать есть что, а точнее есть, что спросить, – сказал Теремрин.
– Тогда подумай хорошенько, как это сделать, пока по горам бродить будешь, – посоветовал Посохов и ещё раз напомнил: – Здесь, главное, не навредить. А я попробую определить, когда она и на какие процедуры одна ходит… Так-то, наверное, они повсюду вместе.
– Да, пожалуйста, сделай это, – попросил Теремрин и прибавил: – Ну, я пойду…
Маршрут терренкура начинался от фонтана «Каскад» – нескольких фонтанов, расположенных уступами, с мостиком, переброшенным через искусственный водопад, под которым была устроена подсветка. По вечерам водяные струи переливались в лучах разноцветных прожекторов, завораживая и умиротворяя мягким шелестом воды. Днём фонтан дарил прохладу, орошая при порывах ветерка прохожих мелкими капельками воды, долетающими до бетонной дорожки и до скамеечек, что стояли в тени ветвистых кустарников.
От фонтана дорожка терренкура вела к радоновой лечебнице, оставляя её слева, а далее бежала по отрогу «Машука», мимо Эоловой арфы, которая оставалась справа. Затем терренкур проходил мимо санаториев «Родник» и «Ласточка», что в районе, именуемом Провалом, далее – над самым этим знаменитым «провалом», после которого следовал ещё один крутой подъём к санаторию имени Кирова, принадлежавшему в ту пору 4-му Главному управлению. Там отдыхала партийная элита. И, наконец, после санатория Кирова, большая часть маршрута пролегала по лесу. Чуть ниже узенькой асфальтовой дорожки терренкура, была проезжая дорога, въезды на которую у санатория Кирова и у места дуэли Лермонтова перекрывали шлагбаумы.
Воздух на том участке настолько чист, что стоило проехать какой-то машине или мотороллеру с прицепом, допущенным по хозяйственным делам, пахло выхлопными газами отвратительно и резко, чего мы не замечаем в загаженных городских квартирах.
Спокойным, но не слишком медленным шагом Машук можно обогнуть часа за полтора. Теремрину спешить было некуда. Немногие процедуры, на которые он согласился под давлением врача, успел принять до завтрака. До обеда было ещё долго. Так что он не спешил. Тем более никто не мешал, ибо на терренкуре праздно шатающихся не встретишь: каждый там занят своим конкретным делом – ходьбой, которая называется лечебной, но к тому же ещё и очень приятна. Где ещё заставишь себя пройти вот так десять километров, да ещё вдыхая аромат живописного леса.
И Теремрин, словно
На вопрос, как её зовут, она ответила:
– Катерина…
Тогда и он ей в тон сказал:
– Димитрий!
Именно: Димитрий. Так это имя звучало в давние века.
– А отчество? – спросила она.
– Можно просто Дима, – разрешил он и спросил в свою очередь: – Вы здесь отдыхаете, в нашем военном санатории?
Говоря, «вы», он имел в виду её с родителями, но она не преминула заметить с усмешкой.
– Так мы будем на «вы»? Чтоб не сожалеть: зачем мы перешли на «ты»?
Ответить он не успел. Снова был вальс, и снова она словно парила в трепетном и лёгком его объятии.
Потом она призналась, что давно уже заметила его и сразу выделила из массы отдыхающих. Она попросту умиляла своей ещё по-детски наивной откровенностью. И Теремрин стал уже подумывать о том, что ему бы не хотелось ограничить знакомство с нею только одним лишь этим вечером танцев. И хотя он понимал, что перспектив для продолжения знакомства не так уж и много, решил пустить всё по воле волн.
Скорее всего, родители позволили ей лишь потанцевать, а вовсе не знакомиться с кем-либо. И всё же решил попробовать понравиться и им. Размышлять осталось недолго. Объявили последний танец. А последним танцем в Пятигорском военном санатории много лет неизменно был вальс. Ансамбль заиграл, и толпа так называемых «танцоров», способных воспроизводить на танцплощадке лишь бессмысленные движения под ритмы «западных джунглей», ринулась к выходу. Теремрин же подчёркнуто красиво и чётко увлёк в вихрь вальса свою юную партнершу, старательно ограждая её от случайных столкновений с зеваками, и с особым удовольствием отбрасывая корпусом тех, что оказывались в полосе танца. При этом он не забывал извиняться перед теми, кто попадал под сильный удар его плеча.
Катя быстро поняла, что столкновения и извинения эти не случайны, и это очень забавляло её. Держал он её крепко, заслонял собою надёжно, и от этой надёжности, от чарующей музыки, от мелькания разноцветных фонариков, от всего этого неповторимого санаторского сумбура, ей было особенно хорошо. Теремрин чувствовал, что ей хотелось танцевать ещё и ещё, но музыка оборвалась, и ведущая пригласила всех на следующий танцевальный вечер.
И вот наступил ответственный момент: они с Катей подошли к её родителям. Странно, но Теремрин почувствовал даже некоторую робость, знакомясь с ними. Ему вдруг очень захотелось понравиться им, но он стал опасаться, что этого не получится.
Катин отец был высок, статен, худощавым его назвать было нельзя, но и излишней полнотой он явно не страдал. Маму Теремрин разглядеть, как следует, не успел, хотя всё же отметил, что она весьма недурна собою.
– С благодарностью возвращаю вам вашу несравненную дочь, – сказал Теремрин. – Давно так хорошо танцевать не доводилось.
Отец сказал уверенным, твёрдым голосом:
– Владимир Александрович.
– А это Дима, – опередив Теремрина, – сказала Катя.
Отец строго взглянул на дочь и произнёс: