Судьба советского офицера
Шрифт:
– Ну, что нового? – спросил Посохов. – Видел её?
– Уехали они…
– Уехали? Когда же это?
– Сегодня после обеда третьим поездом.
Фирменный поезд под номером три «Кавказ» уходил тогда примерно в пятнадцать-шестнадцать часов.
– Значит, сбежали раньше срока, – сделал вывод Посохов.
– Нет, – возразил Теремрин. – Они не сбежали. Я был в приёмном отделении, интересовался. Срок путёвки как раз сегодня закончился.
– Хоть что-то удалось узнать?
– Очень немногое, – ответил на Теремрин и рассказал, что выяснил в приёмном отделении.
– Да, действительно, даже письма не напишешь, – сказал Посохов. – Значит, не судьба.
Помолчали. И вдруг Посохов оживился.
– Ты
Хочешь сходить на лекцию?
– Фамилия меня заинтересовала. Кто этот Теремрин?
Дело в том, что в санаториях, зачастую, при знакомстве называют только имена, порой, совсем не интересуясь фамилиями, а потому не было ничего удивительного в том, что Посохов не знал, что перед ним именно тот самый Теремрин, который должен читать лекцию в клубе.
– И чем же тебя заинтересовала эта фамилия? – спросил Теремрин.
– А вот чем. Смотри, – сказал Посохов и протянул листок с приветствием кадет Русского Зарубежья по поводу организации в России первого Суворовского клуба.
За рубежом давно уже были созданы содружества выпускников русских кадетских корпусов, эвакуированных из России в годы революции и продолжавших там работу в послереволюционные годы.
Теремрин взял листок, прочитал текст, добрался до подписей, одна из которых заставила вздрогнуть:
«Теремрин Алексей Николаевич. Воронежский кадетский корпус».
– Вдруг да не однофамилец. Фамилия-то, прямо скажем, редкая.
– Теремрин, который будет проводить беседу, это я, – сказал Дмитрий.
Глава вторая
Сколько романов вспыхивает и затухает на курортах Кавказских минеральных вод, где даже сам воздух, словно напоён любовью, сколько сталкивается судеб, сколько раскалывается сердец! На приморских курортах немало времени занимает море. Забираться же в горы или шагать по терренкурам день напролёт может далеко не каждый. Вот и остаётся посвятить себя иным процедурам, которые в шутку именуются кустотерапией.
На следующий день после того, как полковник Теремрин прибыл в Пятигорский военный санаторий, из него уезжал майор Александр Синеусов. Они не были знакомы лично, хотя Синеусов много слышал о Теремрине, поскольку служил в крупном военном журнале, где тот нередко печатался. Судьба же распорядилась так, что они вскоре оказались связанными тонкой ниточкой через других людей, а если точнее, то опять же через вездесущий прекрасный пол.
На вокзал Синеусова провожала его курортная знакомая, с которой он провёл в Пятигорске немало приятных дней. Это была Ирина, молодая, очень привлекательная женщина в приталенном сиреневом сарафане, подчёркивающем её стройность. Ростом она была чуть ниже Синеусова и вполне под стать его плотно сбитой спортивной фигуре. Она была грустна, ведь его отпуск окончился, а её ещё был в самом разгаре. К поезду они приехали санаторским автобусом. Через туннель выбрались на узкую платформу, к которой в этот момент подошла электричка из Минеральных вод. С грохотом раздвинулись автоматические двери, стало людно, шумно, суетно, но через минуту-другую толпа схлынула, и на платформе остались лишь пассажиры дальнего поезда, до прибытия которого оставались считанные минуты.
Отъезд из санатория – дело суетное и, порой, невесёлое. Печаль расставания подступает постепенно, когда остаётся три дня, два дня, один день. Затем исчезает на время сборов и вновь накатывается уже на платформе, где приходит осознание уже очень скорой разлуки, музыку которой всё отчетливее отстукивают по рельсам колеса приближающегося поезда, отстукивают с каждой минутой всё громче, громче и громче…
Синеусов говорил какие-то обязательные, успокаивающие слова,
– Ириша, – начал он. – Я хотел тебе сказать… Я должен тебе сказать…
Он не мог не заметить тревогу в её глазах и то, как она вся напряглась, насторожилась.
– Я хочу ещё раз тебе сказать, что всё было просто волшебно… Какие здесь места! Чудо. И всё связано с тобой. И ты у меня чудо.
Сказал, но понял, что Ирина разгадала его манёвр – она ведь ждала совсем других слов. Она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась натянутой, щёчки по-детски вздрагивали. Вообще здесь, на платформе, в последние минуты перед расставанием, она вдруг чем-то изменилась, стала немножечко другой. Даже в движениях появилась нервозность. Впрочем, он отнёс это на счёт близкой разлуки. Он так ничего и не сказал, хотя и понимал, что должен сделать это. Он просто не знал, как и с чего начать.
И тут, с лёгким шумом катясь под уклон, из-за поворота показался поезд. Мягко урча, прокатился электровоз, подталкиваемый вагонами, проплыли мимо размашисто начертанные под окошками надписи «Кавказ» – первая, вторая, третья… Надпись на десятом вагоне оказалась прямо перед Синеусовым и Ириной.
– Скорый поезд «Кисловодск – Москва» прибыл на второй путь ко второй платформе, – продребезжал репродуктор.
Всё пришло в движение. Синеусов поцеловал Ирину и шагнул в вагон. Остановившись в тамбуре, он ещё раз посмотрел на неё, и в этот момент вагон слегка качнулся, словно отталкиваясь от платформы, вместе с которой Ирина и немногие другие провожающие сначала медленно, затем всё быстрее поплыли назад. А Синеусов невольно вспомнил слова из песни Юрия Визбора:
И потихонечку пятится трап от крыла,
Вот уж действительно пропасть меж нами легла.
Платформа оборвалась плавным скатом, и Ирина скрылась из глаз. Проходя по коридору к своему купе, Синеусов подумал: «Неужели пропасть окончательно разделила нас?»
Он любил путешествовать в спальных вагонах. В то время достаточно было чуть-чуть доплатить к воинскому требованию, и дорожные мытарства превращались в удовольствие. Служил Синеусов, как мы уже говорили, в Москве, в крупном военном журнале, а отношение к журналистам в советское время было весьма благоприятное. Да и понятно. Журналисты не лгали на страну, не издевались над трудностями. Не порочили великое прошлое. Всю мерзость и грязь клеветы, которой, говоря языком демократов, «стрясает бабло» желтая, демократическая пресса, подавляла господствующая идеология.
Чаще всего Синеусов оказывался в купе один, но на этот раз он вошёл почти одновременно с попутчиком. В спальный вагон вместе с ним села семья – муж, жена и девочка лет двенадцати. Одно купе заняли мама с дочкой, а отца семейства отправили в соседнее купе, где было, согласно билетам, третье их место. Попутчиков своих Синеусов много раз видел в санатории.
– Александр, – назвался он, занимая свой диван.
–Труворов, – послышалось в ответ и тут же последовало уточнение: – Труворов Сергей Николаевич.